Учитывая стремительное продвижение советских армий, я счел уместным еще раз съездить в силезский индустриальный район, дабы убедиться в том, что местные власти не пренебрегают моими распоряжениями о сохранении промышленных объектов. 21 января 1945 года я приехал в Оппельн, где встретился с фельдмаршалом Шёрнером, вновь назначенным командующим группой армий, существовавшей, по его словам, лишь на бумаге. Все танки и тяжелая артиллерия были уничтожены или захвачены противником в последних сражениях. Никто не знал, где находятся русские, но штабные офицеры в спешке покидали отель. На ночь оставались лишь визитеры вроде меня.

В моем номере висел офорт Кёте Кольвиц «Карманьола» — визжащая толпа, танцующая вокруг гильотины. Все лица искажены ненавистью, и только одна женщина, съежившись, рыдает в сторонке. Эти фантасмагорические фигуры преследовали меня в тревожных снах. Навязчивое ощущение собственной страшной участи, подавляемое или притупляемое дневной суетой, ночью выплыло на поверхность. Восстанет ли народ в ярости и отчаянии против своих лидеров и убьет их, как в «Карманьоле»? Друзья и близкие знакомые иногда говорили о нашем мрачном будущем. К примеру, Мильх категорически утверждал, что противник без долгих церемоний расправится с лидерами Третьего рейха, и я разделял его мнение.

Телефонный звонок полковника фон Белова, моего офицера связи с Гитлером, избавил меня от ночных кошмаров. Всю предыдущую неделю я убеждал Гитлера в том, что сейчас, когда Рур отрезан от рейха, потеря Верхней Силезии приведет к краху всей экономики. В телетайпном послании 21 января я снова обратил внимание Гитлера на значение Верхней Силезии для нашей промышленности и попросил разрешения направить «по меньшей мере от 30 до 50 процентов январской продукции в группу армий Шёрнера».

Этим посланием я также надеялся поддержать Гудериана, который все еще пытался убедить Гитлера отказаться от попыток наступления на Западном фронте и бросить не потерявшие боеспособности бронетанковые соединения в брешь на востоке. В то же время я указывал, что «на заснеженных территориях хорошо видны сосредоточения русских войск и пути их снабжения. Поскольку наши истребители на западе вряд ли принесут ощутимые результаты, есть смысл сосредоточить истребительную авиацию против русских, которым это оружие еще может нанести сокрушительный урон». По словам Белова, Гитлер с саркастической улыбкой заявил, что мое предложение своевременно, но никаких конкретных приказов не отдал. Считал ли Гитлер своими истинными врагами западных союзников? Испытывал ли он симпатию к сталинскому режиму? Мне вспомнилось множество его замечаний, которые можно было бы истолковать именно таким образом и тем самым объяснить его поведение в то время.