Проехав еще миль двадцать, мы с Позером оказались в глухих лесах Шорфхайде, превращенных Герингом в богатые охотничьи угодья. Я отпустил охрану, присел на пень и без долгих размышлений набросал откровенно мятежную речь. Прошло всего пять дней с тех пор, как Гитлер подверг мое официальное обращение цензуре и лишил ее всякого смысла. На этот раз я намеревался категорически запретить разрушение заводов, мостов, водных путей, железных дорог и линий связи, призывал солдат вермахта и фольксштурма препятствовать взрывам «всеми доступными средствами вплоть до применения огнестрельного оружия». Я также призывал передавать наступающим войскам противника политических заключенных, включая евреев, не препятствовать возвращению на родину военнопленных и иностранных рабочих. Я налагал запрет на деятельность «Вервольфа»[328] и призывал сдавать города и деревни без боя. В заключение я собирался торжественно заявить, что мы «непоколебимо верим в будущее нашей нации, которой суждено сохраниться в веках».

Я торопливо нацарапал карандашом записку и отправил Позера к доктору Рихарду Фишеру, генеральному директору берлинских электростанций. В записке я просил не прекращать электроснабжение самой мощной немецкой радиостанции в Кёнигсвустерхаузене до самого ее захвата противником. Эта радиостанция, регулярно транслировавшая приказы «Вервольфа», могла бы передать мою речь с запретом деятельности «Вервольфа».

Поздно вечером я снова встретился с генералом Хайнрици, который уже перебазировал свой штаб в Даммсмюль. Я намеревался выступить с речью, когда радиостанция на короткое время перейдет в «зону боевых действий», то есть окажется вне контроля государственных властных структур. Однако Хайнрици полагал, что станция будет занята русскими до того, как я успею прочитать свое обращение, и поэтому предложил записать речь на пластинку, а он передаст ее в эфир перед самым подходом советских войск. Но, как Люшен ни старался, он так и не сумел раздобыть подходящее записывающее устройство.

Два дня спустя гауляйтер Кауфман настоятельно попросил меня приехать в Гамбург: военно-морское командование готовилось взорвать портовые сооружения. На совещании с ведущими промышленниками и военно-морскими командирами гауляйтер привел такие убедительные доводы в пользу сохранения порта, что было принято решение ничего не уничтожать[329]. Я продолжил разговор с Кауфманом наедине в одном из домов на берегу озера Аусен-Альстер в центре Гамбурга. Охраняли гауляйтера вооруженные студенты. «Самое лучшее для вас — остаться с нами, — убеждал меня Кауфман. — Здесь вы в безопасности. На моих людей можно положиться».