На следующий день мы, подсудимые, встретились в подвале Дворца правосудия в последний раз до вынесения индивидуальных приговоров. Каждого по отдельности поднимали в зал суда в маленьком лифте и назад никто не возвращался. Наконец наступила моя очередь. В сопровождении американского солдата я вошел в кабину. Когда дверь лифта открылась, я оказался на маленьком возвышении перед судьями. Мне вручили наушники, и в ушах прогрохотало: «Альберт Шпеер, к двадцати годам тюремного заключения».

Несколько дней спустя, получив приговор, я отказался от права обратиться к четырем государствам-победителям с просьбой о его пересмотре. Любая кара казалась ничтожно малой по сравнению с теми страданиями, которые мы принесли мировому сообществу. Через несколько недель я записал в своем дневнике: «Даже если человек виновен, он всегда может найти какие-то оправдания, но эти преступления столь чудовищны, что перед ними меркнут любые оправдания».

Ныне, через четверть века, не только конкретные грехи, как бы велики они ни были, мучают меня. Я виноват не в том, что делал что-то или чего-то не делал, а в том, что способствовал развитию всех тех событий. Я участвовал в войне, целью которой было мировое господство, в чем все, кто принадлежал к нашему узкому кругу, никогда не сомневались. Более того, благодаря своим способностям и энергии я продлил эту войну на много месяцев. Я согласился увенчать купол Большого дворца имперским орлом, парящим над поверженным земным шаром. А ведь для Гитлера это был не просто символ, он особенно и не скрывал, что мечтает господствовать над всем миром. Я не раз слышал от него, что Франция будет низведена до статуса незначительного государства, а Бельгия, Голландия и даже Бургундия — присоединены к рейху. Поляков и народы Советского Союза ждала судьба бесправных рабов. Ни от кого, кто действительно хотел слышать правду, Гитлер никогда не скрывал своего намерения уничтожить всех евреев. В своей речи 30 января 1939 года он открыто заявил об этом[355].

Хотя я никогда не соглашался с Гитлером в этих вопросах, я, тем не менее, проектировал здания и производил оружие, служившие его целям.

Следующие двадцать лет моей жизни в тюрьме Шпандау меня охраняли солдаты тех четырех держав, против которых Гитлер с моей активной помощью вел кровавую войну. Шестеро заключенных и охранники — вот и все, с кем я общался те двадцать лет. Именно от охранников я узнавал о результатах своей деятельности. Многие из них скорбели о погибших родных — каждый из тех советских солдат потерял близкого родственника, брата или отца. Однако ни один из них не держал на меня зла, ни разу я не слышал ни слова упрека. В самый критический период своей жизни в общении с этими простыми людьми я чувствовал их искреннее сочувствие, понимание, готовность помочь, что выходило за рамки тюремных правил… Я вспоминал, как в день назначения министром вооружений и боеприпасов на Украине крестьяне спасли меня от обморожения. Тогда я был тронут, но не задумался, почему они так поступили. Теперь же, свергнутый с вершин власти, я столкнулся с примерами доброты, победившей вполне объяснимую враждебность. И теперь наконец я хотел понять этих людей. И эта книга — моя попытка осмысления всего, что произошло со мной.