Солнышка мало: суть».
Это разочарование и саморазоблачение, сей одновременно нежный, влюбленный и самоубийственно нигилистический конспект русской истории есть не что иное, как вольное или невольное отрицание знаменитого пушкинского письма Чаадаеву от 1836 года: «Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы – разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие – печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, – как, неужели все это не история, а лишь бледный и полузабытый сон? А Петр Великий, который один есть целая история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел вас в Париж? и (положа руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы? Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора – меня раздражают, как человека с предрассудками – я оскорблен, – но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал…»
В сущности, именно Пушкин из глубины веков дал ответ не только Чаадаеву, но и Розанову, однако есть начало, их объединяющее: В. В. был тоже из тех, кто «отечество не выбирает», свою страну любит такою, какая она есть, и ни при каких условиях от нее не отрекается. А уже частично цитировавшийся в начале этой книги «опавший листок» – «Счастливую и великую родину любить не велика вещь. Мы ее должны любить именно когда она слаба, мала, унижена, наконец глупа, наконец даже порочна. Именно, именно когда наша “мать” пьяна, лжет и вся запуталась в грехе, – мы и не должны отходить от нее… Но и это еще не последнее: когда она наконец умрет и, обглоданная евреями, будет являть одни кости – тот будет “русский”, кто будет плакать около этого остова, никому не нужного и всеми плюнутого. Так да будет…» – отозвался в те разрушительные революционные дни особенно пронзительно, только вот с евреями все оказалось по-розановски непросто.
В египетском зале
В египетском зале