«Клевету и сплетню не будем, однако, смешивать с легендою. Смерть большого писателя всегда порождает легенды, и, в сущности, нет такой легенды, которая не имела бы внутреннего основания, хотя бы слабого подобия правды. В “легенде” Гершензона, Эфроса и пр. есть доля внутренней правды, хотя и лишенной внешнего основания. В ней есть вероятие и доля правдоподобия. З. Н. Гиппиус вскоре после смерти Розанова передала мне от слова до слова рассказы про Иегову и Озириса, присоединила к нему еще Аписа, Изиду и Астарту. Такое обилие богов повергло меня в смущение, и я пытался протестовать, ссылаясь на свидетельства Над. Вас. Розановой. Но с женщиной спорить, разумеется, бесполезно, особенно со столь энергичной, как пленительная З. Н. Гиппиус, о которой покойный Розанов говорил с восторгом и страхом: “Не женщина, а сущий черт”[135]. Почитатели розановского иудаизма утверждают, что православное настроение Розанова было всецело подготовлено свящ. Флоренским. П. А. Флоренский действительно имел большое влияние на Розанова и старался укрепить его в православии, но я не допускаю и мысли, чтобы Флоренский мог бы “инсценировать христианскую кончину”. Повторяю, бессмысленных легенд не существует. Поэтому не станем отвергать “гипотезу Гершензона – Эфроса”, если даже она и лишена фактического основания. Но противоречие с самим собою (выразившееся в “христианской кончине”) несравненно более похоже на Розанова, чем идейная последовательность. Он жил “наперекор стихиям” и, подобно Уитмену, был “вместителен настолько, что совмещать умел противоречия”».

С. Н. Дурылин был гораздо лаконичнее и определеннее, записав в дневнике свой разговор с Григорием Алексеевичем Рачинским, председателем московского религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева (и что в контексте розановской биографии крайне примечательно – двоюродным братом былого розановского сначала опекуна, а затем непримиримого критика, убежденного христианина Сергея Александровича Рачинского) в марте 1919 года: «Первая же фраза Рачинского при встрече была: “А правда ли, что Розанов перед смертью поклонился Озирису?” – Ложь. Выдумали евреи»[136].

На самом деле не евреи. Или по меньшей мере – не только они.

«За месяц до смерти и в разгар коммунистической революции Розанов был у нас в Москве и даже ночевал у нас. Он производил тяжелое впечатление, заговаривался, но временами был блестящ. Он сказал мне на ухо: “Я молюсь Богу, но не вашему, а Озирису, Озирису”», – вспоминал Николай Бердяев.

Понятно, что здесь явное нарушение хронологии, и за месяц до смерти Розанов никак не мог у Бердяева быть, но то, что в предсмертном бреду египетского бога В. В. вспоминал наравне с христианским, подтверждает и Флоренский. «Он диктовал мне перед смертью об Озирисе», – записал отец Павел, которого труднее чем кого бы то ни было из свидетелей ухода В. В. подозревать в искажении фактов в пользу «еврейской версии» о нехристианской кончине своего старшего друга. А кроме того, Флоренский написал два пространных письма, которые говорят сами за себя и едва ли нуждаются в комментариях.