Среди осужденных на 25 лет нашлись коммунисты, зарыдавшие о «вожде народов». Но и они понимали, что надо ждать больших перемен. Отношение к заключенным не сразу, но стало помягче.

То, что переживал тогда Даниил Андреев, в «Розе Мира» превратилось в метаисторическую картину, написанную с босховским размахом. Смерть Сталина стала в ряд судьбоносных событий русской метаистории. В тюремных тетрадях есть запись: «Яр<освет> сражался с У<ицраором>: <18>55, <18>81, <1>904, <19>23, <19>33, <19>49, <19>53 (дважды)». Смерть деспота изображена им так, словно бы из тюремной камеры поэт воистину переносился туда, где шла битва нечеловеческих сил зла. В черновых записях к «Розе Мира» он набрасывает метаисторический портрет Сталина и ситуацию среди его присных:

«Ст<алин>.

Лицо. Голос.

1) Мучительство. 2) Путь к абс<олютной> тир<ании>. 3) Кесарское помешат<ельство>: кровопускание, мания преследов<ания>, самопрославление…»

«С<талин> вовсе не обл<адал> мистич<еской> слепотой. Материализм был лишь маской. Был момент (<19>51), когда он даже молился в великом ужасе: ему приоткрылась грядущ<ая> перспектива – вплоть до судьбы Антих<риста>. Но упорство и безум<ная> беспред<ельная> жажда власти превозмогли.

Он надеялся, что наука успеет дать ему физич<еское> бессмертие. А мечта была с детства. – Пав уже до Шим-бига, он, уже в клочкообразн<ом> теле, вырвался при помощи анг<елов> мрака. Он же еще был очень силен и страшен (окт<ябрь> 53). В битве с ним трое из бр<атьев> Синклит<а> были пленены и до сих пор находятся в задней темн<ице> Друккарга (в том числе Якубович-Мельшин)».

«С<талин> умер в результате обрыва канала инвольт<ации> во время поражения Ж<ругра> в битве с дем<иургом>. Это выглядело как удар. За время от уд<ара> до смерти М<аленков>, Б<ерия>, М<икоя>н (знал, но непосредственного участия не принимал) и Х<рущев> постарались, чтобы не выздор<овел>. Б<ерия> не оставил другого выхода, кроме переворота, п<отому> ч<то> был разоблачен. <…>

У него была тем<ная> миссия, но сознание плоское, как стол. На следств<ии> он разоблачил всех, это была его месть, а мстить он умел. Они сидели друг перед другом как оплеванные. Среди них нет никого, кто не знал бы преступ<лений> других. Пауки в банке».

Картина сложилась не сразу. Из официозных сообщений газет, наконец попавших в камеру, из ручейков слухов, бежавших отовсюду. Смерть человекоорудия демона государственности представлялась Даниилу Андрееву не обычной смертью старого и больного человека, а результатом действия метаисторических сил.

«В первых числах марта 1953 года произошел решительный поединок между Яросветом и Жругром. Канал инвольтации, соединявший существо уицраора с его человекоорудием, был перерезан во мгновение ока. <…> Это совершилось около двух часов ночи. Через полчаса его сознание угасло, но агония продолжалась, как известно, несколько дней. Урпарп подхватил оборванный конец канала инвольтации и пытался сам влить в погибавшего силу и сознание. Это не удалось – отчасти потому, что несколько человек, сновавших у смертного ложа, постарались, чтобы он не вернулся к жизни. Мотивы, руководившие этими людьми, были различны. Некоторые боялись, что, если он останется во главе государства, он развяжет войну, а война рисовалась им как великое бедствие для всех и смертельная опасность для Доктрины. Но был среди приближенных и тот, кто столько лет стоял у руля механизма безопасности; он знал, что вождь уже наметил его как очередную жертву, очередную подачку глухо ропщущему народу; на него должна была быть возложена в глазах масс вся ответственность за миллионы невинно погибших. <…>