ГОРАЛИК. В школу хотелось? Ожидание было?

ЗИНГЕР. Да, было. Я думаю, что я всегда хотела вырасти. Меня потрясают и восхищают дети, которые понимают, что не стоит к этому стремиться. Мудр был Шалтай-Болтай, когда говорил Алисе, что семь с половиной – никуда не годный возраст. «Если бы ты спросила совета у меня, я сказал бы: „Остановись на семи!“ Но теперь уже слишком поздно».

Но я хотела вырасти. Я думаю, я просто очень хотела освободиться от гнета.

ГОРАЛИК. Чего ждалось? Как представлялось себе и как оказалось на самом деле? Вы помните что-нибудь про сборы в школу?

ЗИНГЕР. Да, конечно. Я помню, как мне шили форму на подмосковной даче, где мы жили из года в год, дед снимал эту дачу много лет. На этой даче еще мама с братьями и сестрой в школьные годы отдыхали. Своей дачи у них не было. И вот соседка-портниха шьет мне форму. Помню, как я ее примеряю, как я исполнена важности момента. В первые годы я очень любила ходить в школу. У нас была чудесная учительница, которую я до сих пор с любовью вспоминаю, Вера Георгиевна. Очень светлый человек. Я видела учительниц параллельных классов и позже – учительниц своего младшего брата, но с нашей Верой Георгиевной их даже сравнивать было немыслимо.

ГОРАЛИК. Чем?

ЗИНГЕР. Внутренний свет – этим все определяется. Она была очень деликатной, очень тактичной, очень мягкой, тонкой, лишенной того бюрократического налета, который прилипает так часто даже к хорошим учителям, не было в ней ни грана казенщины. К сожалению, судьба ее была не весела. Она жила с матерью и, кажется, с младшей сестрой, очень их поддерживала, а потом заболела туберкулезом. Это уже была совсем из другой эпохи болезнь, не то что дедовская. И ее вылечили. Насколько я помню, ее вылечили, но она должна была в какой-то момент уйти из школы, что для такого педагога от бога должно было быть очень тяжело. Но уже с четвертого класса у меня начались сложности со школой.

ГОРАЛИК. Давайте не пропустим то, что было в первые три класса, хорошо? Интересовала ли вас школа как таковая? Уроки, вот это все – оно как воспринималось?

ЗИНГЕР. Нет, мне было неинтересно, потому что меня относительно рано научили читать, и мама занималась со мной письмом (прописи, палочки, петельки и крючки, нажим, который мне плохо давался и который на мое счастье отменили, когда я пошла в первый класс) и арифметикой заранее, до школы. Поэтому мне обычно бывало нестерпимо скучно. И меня попытались отдать в шесть лет в школу, но с этим ничего не вышло, потому что я совершенно растерялась. Меня привели в первый класс в конце учебного года. Это странно. Я не знаю почему. Видимо, пока родители пытались добиться того, чтобы меня как-то пристроить, школьный год подошел к концу, или это было связано с переездом на новую квартиру. В общем, странный ход, потому что меня надо было просто в шесть лет привести в первый класс, тогда бы, наверное, не было никаких проблем. И я почувствовала себя очень потерянной. Там была другая учительница, я помню свое впечатление: взвешенная, мудрая, «старая» дама, которая маме отсоветовала отдавать меня в школу раньше времени. И я думаю, что это-то как раз было правильно, это был бы просто излишний напряг, в вундеркинды я никогда не годилась, несмотря на то что у меня все было в порядке с учебой, но не было настоящего рвения вундеркиндского. Но тем не менее мне нравилось ходить в школу, потому что там была Вера Георгиевна, которую я очень любила. Помню, как я собирала у нас за домом первые фиалки, заворачивала их короткие стебли в серебряную фольгу, чтоб отнести ей в подарок. Но, кажется, мама этого не одобрила, и фиалки так и завяли.