Русские наконец-то отправили Служебный модуль «Звезда» с «Хруничева» на Байконур поездом в середине мая 1999 года. Академик Уткин сказал мне, что они могли вывезти его с завода уже к 30 апреля, но предпочли задержать отправку до окончания майских праздников, поскольку опасались увеличения вероятности происшествий из-за чрезмерного празднования их железнодорожных инженеров. Другая проблема возникла, когда сразу два «Протона» не вышли на орбиту – один в июле, второй в октябре 1999 года, и оба из-за проблем с двигателями второй ступени. Эти аварии заставили меня вновь направить генерала Ральфа Джейкобсон и его команду на завод в Воронеже, где изготавливались двигатели второй и третьей ступени для «Протона». Джейк обнаружил еще один свершившийся факт жизни в посткоммунистической России: отсутствие контроля качества на производстве. Обе ступени, а соответственно и обе ракеты, отказали из-за загрязнений при производстве двигателей в эпоху потрясений 1992–1993 годов. Небрежность такого рода была недопустимой при запуске «Звезды», который теперь был окончательно назначен на июль 2000 года. Мы располагали только одним таким модулем, и если бы он не вышел на орбиту, то программа МКС оказалась бы в самом плачевном состоянии.

Владимир Уткин в качестве главы ЦНИИмаш был поставлен во главе комиссии Росавиакосмоса по расследованию аварий. Он довел до нас во всех деталях все проблемы, обнаруженные комиссией, и рекомендованные ею меры. К счастью, производство в Воронеже сумело улучшить контроль качества. Росавиакосмос продемонстрировал это успешными запусками пары «Протонов» в июне 2000 года, которые проложили путь «Звезде»[211].

К нашему великому облегчению, «Звезда» благополучно вышла на орбиту 12 июля 2000 года. Дэн Голдин, Джо Энгл и я были среди особо важных гостей, наблюдающих за пуском с Байконура. Двумя неделями позже я смотрел в Центре Джонсона за стыковкой «Звезды» к модулям «Заря» и «Юнити».

В 2000 году доходили до нас и печальные новости. Академик Владимир Уткин умер 15 февраля в возрасте 76 лет. Его место председателя комиссии занял Николай Аполлонович Анфимов, тоже очень способный инженер, но я потерял дорогого друга.

Проблемы здоровья все больше занимали мой ум – и не обязательно моего собственного. Мой интерес к медицине имел долгую историю: отец работал дантистом, и если бы я не пошел в авиацию, то, вполне вероятно, стал бы врачом и сам. Поэтому я вполне естественно еще в 1991 году уделил внимание радиологу, которого представил мне наш сосед по Флорида-Киз и который описал новый подход к медицинской диагностике, использующий весьма передовую компьютерную томографическую съемку. Идея состояла в том, чтобы заменить инвазивную процедуру оптической колоноскопии неинвазивным сканированием, способным предоставить врачу больше данных, не подвергая пациента болезненной процедуре или анестезии, и к тому же намного дешевле. Рак прямой кишки был тогда и остается сейчас вторым по уровню смертности раковым заболеванием в Америке после рака легких. Таких смертей можно было бы избежать почти полностью, если бы люди в возрасте за пятьдесят (и более молодые, если есть предпосылки в семейной истории) проходили обследование.