К несчастью, здравый смысл не всегда играет решающую роль в политике. Милюков воспользовался чашкой чаю, чтобы все дальше отодвигать от партийных дел Струве, а с ним вместе и близкое ему, да и не ему одному, национальное течение мысли.
Роспуск Второй думы, изменение избирательного закона, арест большой социалистической думской фракции вызвали новые революционные вспышки, бунт в Свеаборге, покушение на Столыпина на Аптекарском острове. Но революционные огни уже догорали. Революция выдыхалась. Столыпин ее сломил. Надоело людям жить в беспорядке. Привести страну в порядок было основной задачей власти. В своем манифесте о роспуске Второй думы государь это ясно сказал: «Уклонившись от осуждения убийств и насилий, Дума не оказала в деле водворения порядка содействия правительству».
Дума за работой
Дума за работой
<…> В Третьей думе правительство наконец собрало вокруг себя большинство. Оно могло опираться на октябристов. Все же министры не очень охотно в ней выступали, особенно первые два года, когда оппозиция продолжала их довольно свирепо обстреливать. Но по мере того как в Думе налаживалась работа, столкновения мнений принимали более деловой характер. Образовались, как в балете, своего рода повторные актерские сочетания. Если говорил Столыпин, против него выкатывались две кадетские дальнобойные пушки – Родичев и Милюков. Иногда их подкреплял Маклаков. Но его специальность была походы против Щегловитова, министра юстиции. Если на трибуну всходил министр финансов Коковцов (позже получивший графский титул), ему отвечал А. И. Шингарев7. Столыпин появлялся нечасто. Его приезды в Таврический дворец были обставлены не меньшими предосторожностями, чем царские выезды. Министры по-прежнему не смешивались с депутатами, входили и выходили через свою калитку. Спектакль разыгрывался двумя отдельными труппами. Одной руководило правительство, другой – оппозиция. Иногда это была комедия, менее или более остроумная. Когда выступал Столыпин, в нарядной белой зале русского парламента сгущались трагические тени.
Рассказывали, что Щегловитов сердился, что его хорошенькая жена, как и жены других министров и сановников, любила бывать на думских заседаниях.
– Ты делаешь это назло мне. Тебя забавляет, что твоего мужа публично поносят, – укоризненно говорил он ей.
Щегловитова эти поношения, конечно, бесили. Он был умный честолюбец, циник. В своем Министерстве юстиции он с юстицией церемониться не любил. Но когда его политические противники рассказывали об этом и с думской трибуны уличали высшего хранителя правосудия в произволе, он обижался и отбивался. Он учился юриспруденции по тем же учебникам и отлично знал, что правы они, а не он. Поэтому еще больше сердился.