Заседание быстро закончилось. Опять собрали фракцию. Все были взволнованы речью Родичева, его извинением, неожиданным поведением Милюкова. Несколько человек подбежали ко мне:

– Ариадна Владимировна, скажите Милюкову, что он с ума сошел.

Я не ответила обычной моей в таких случаях фразой «скажите сами». Как только собралась фракция, я попросила слова:

– Павел Николаевич, зачем вы это сделали? Родичеву надо было извиниться, иначе его речь носила бы характер личного выпада. Но ведь мы, кадеты, по существу его речь поддерживаем. Ведь это наши взгляды, наша оценка, наш дух. Аплодируя Столыпину, вы точно отреклись от обвинений, которые Родичев выдвинул, которые мы все часто развивали, на которых вы строите всю нашу политику. Это недопустимые аплодисменты. Как вы могли это сделать?

Я горячилась, была резка. Милюков не ожидал нападения. По лицам было видно, что многие со мной согласны. Милюков пощипал усы и, пожимая плечами, ответил:

– Я поступил так, как мне подсказало мое чутье.

Эту фразу я крепко запомнила, вспоминала ее каждый раз, когда, ссылаясь на чутье, Милюков попадал впросак.

Со Столыпиным Милюков не мог состязаться ни в умении говорить, ни в темпераменте. У Столыпина был природный дар слова. У Милюкова – очень большая начитанность и упорство. Это не мешало Милюкову пренебрежительно относиться к своему противнику. Внутри себя он, может быть, понимал силу и даровитость Столыпина, но никогда этого не хотел признавать, пренебрежительно определял Столыпина как рядового губернатора, случайно сделавшего карьеру. Так же пренебрежительно, поверхностно расценивал он государственные взгляды Столыпина. Милюков категорически отметал столыпинский закон о выделении крестьян на хутора. Он не был народником, общину не идеализировал, казалось, мог бы понять полезность освобождения крестьян от общинных пут, мог бы поддержать правительство в этом важном государственном мероприятии. Но кадетская аграрная программа закабаляла мозги. Практически от этого ничего не изменилось. Столыпинская реформа была проведена. Но кадеты упустили момент, не сумели трезво подойти к жизненной, важной задаче. <…>

Окрейц С. С Аудиенция у П. А. Столыпина и катастрофа 12 августа

Окрейц С. С

Аудиенция у П. А. Столыпина и катастрофа 12 августа

I

Был в начале август – теплый, сухой, что большая редкость в туманном Петрограде. Вернувшись из Одессы, я жил на станции Удельной, почти без дела. Меня в те поры занимала идея основать в одной из внутренних губерний независимый (по возможности свободный от местных административных внушений) правый орган. Господствовало мнение, что правый орган самостоятельно существовать не может; подписки у него не будет. Издателю придется ежегодно на покрытие дефицита прибегать к субсидиям. А это поведет к предварительной цензуре губернаторов. Не говоря уже о том, что губернатор (даже превосходнейший) наверное окажется плохим руководителем газеты, важно было и то, что субсидируемый правый орган таким образом все же будет изданием, выходящим под предварительной цензурой, а его противники, левые всякой марки, будут изданиями, выходящими без предварительной цензуры. Публика, несомненно, пойдет налево… Предварительную цензуру у нас не терпят. Да и пользы от нее не было и быть не может. В этом, бесспорно, есть значительная доза правды.