Публикуемые в книге фрагменты воспоминаний посвящены драматичным политическим событиям во время существования 1-й и 2-й Государственной думы и попыткам переговоров представителей власти с лидерами либерального движения. Несмотря на то что Милюков не смог стать депутатом двух первых Дум из-за формального несоответствия квартирного ценза избирательным требованиям, по сути, именно он возглавлял фракцию кадетов и, как отмечали современники, «дирижировал Думой из буфета». Милюков, воспринимавшийся властью как одна из наиболее влиятельных фигур либеральной оппозиции (и руководитель ведущей оппозиционной партии, насчитывавшей по всей стране около 100 тысяч зарегистрированных членов), в июне 1906 г. соглашался вступать в контакты и с дворцовым комендантом Д. Ф. Треповым, и с министром внутренних дел П. А. Столыпиным. В центре обсуждений было участие в правительстве, в различных конфигурациях, лидеров кадетов и оппозиционного думского большинства.

Примечательно, что П. Н. Милюков и тогда, в 1906 г., и позднее, даже незадолго до смерти, при работе над «Воспоминаниями» (то есть уже после появления дополнительных свидетельств современников), был убежден в серьезности намерений Трепова повлиять на Николая II – предлагая вместо роспуска 1-й Думы создание «кадетского министерства». Напротив, переговоры Столыпина с либеральными деятелями он рассматривал как составляющую политики «заговора» против народного представительства, по-прежнему не веря в искренность его желания сформировать «коалиционное правительство». Более того, во многом с вмешательством Столыпина связывал Милюков то, что царь в итоге отклонил предложение Трепова о создании кабинета из представителей кадетской партии, имевшей большинство в 1-й Думе. Что же касается приглашения Столыпиным либеральных политиков в правительство, то Павел Николаевич считал этот сценарий нереалистичным. Причина кроется не столько в «интеллигентском максимализме», предопределявшем недостаточную «сговорчивость» либеральных деятелей, сколько в целом в непоследовательности власти, в ее неготовности на практике к соглашению и сотрудничеству даже с умеренными общественными кругами.

«„Соотношение сил“ в пользу старого было прочнее и постояннее быстротечной революционной конъюнктуры. Однако же и основанная на этом соотношении сил политика Столыпина могла лишь отсрочить революцию на десять лет, причем эта отсрочка сопровождалась чрезвычайным углублением революционного процесса, – отмечал Милюков в мемуарно-публицистической книге „Три попытки (К истории русского лже-конституционализма)“. – Только государственное предвидение могло предупредить надвигающуюся катастрофу. В рядах общественности это предвидение вовсе не было такой уже редкостью… Но эти предостережения натолкнулись на такую толщу непонимания и закоренелых предрассудков, которая не вполне пробита в этих слоях даже и теперь, после двух революций. В придворных кругах полное незнание русской общественности создавало такие грубые ошибки перспективы, при которых самая элементарная интрига царедворца легко одерживала верх над государственной проницательностью. Вот почему и серьезный компромисс был невозможен, а несерьезный – бесполезен. Общественность тщетно указывала на мели и подводные камни на пути государственного корабля. „Кормчий“ (так называли Столыпина) слишком мало верил в силу нового и слишком полагался на силу старого, чтобы вовремя заметить опасность. Он думал, что, в самом деле, его только „пугают“, и ответил своим знаменитым: „Не запугаете“. Многие тогда увлеклись красотой позы и поверили в убежденность оратора. Я не поверил и тогда же ответил Столыпину в печати: „Не обманете“».