На это Коковцов возражает, что он не мог уволить этих инспекторов потому, что председательствовавший на собрании предводитель дворянства не подвергся никакому взысканию.

А. Сабуров говорит, что он вполне соглашается с тем, что говорил Витте, но что существует еще другая сторона предлагаемой реформы, а именно – чтобы проектируемый Совет министров и кабинет не сделались всесильными, безответственными, бесконтрольными.

Я решаюсь несколько укорительно обратиться к присутствующим, останавливая их внимание на том, что, по заявлению Трепова, над нами висит грозная туча, на нас надвигается гидра, с которой надо бороться; между нами должна идти речь о том, какой инструмент, какое оружие могут быть признаны довольно сильными, крепкими, чтобы одержать победу; вот в чем заключается задача, требующая нашего разрешения.

После нескольких слов, сказанных Голубевым, Сольский обращается к Витте, прося продолжать начатую им речь.

Витте говорит о необходимости преобразовать Государственный совет, утверждая, что совет, вследствие пополнения его лицами, того не заслуживавшими, потерял во всех классах населения всякое к себе уважение. Во дни, протекшие со дня моего возвращения, я видел многих великих князей, и все они со смехом говорили о Государственном совете. По моему мнению, рядом с членами, государем назначенными, должны быть избираемы в одинаковом числе члены совета.

Эти выбранные члены должны быть взяты из среды дворянства, духовенства, купечества и промышленного класса, а равно должны быть допущены делегаты от высших учебных заведений.

24 сентября. Суббота. Заседания совещания Сольского относительно устройства выборов в Государственную думу на Кавказе. Министр внутренних дел Булыгин, внесший представление, настаивает на том, чтобы это представление было рассмотрено. Я утверждаю, что в настоящее время, когда весь Кавказ охвачен революционным пламенем, не должно быть и речи об устройстве там выборов в Государственную думу. Меня поддерживает Шва-небах. Витте, в душе своей согласный со мной, не хочет делать неприятности Воронцову, предлагает потребовать от наместника дополнительных сведений, указав ему на многочисленные замечания, кои в это заседание сыплются от большинства членов.

По окончании заседания захожу к Витте в его кабинет председателя Комитета министров и выслушиваю от него следующий любопытный рассказ о его поездке в Америку: «После первого заседания я телеграфировал государю, что Комура представил мне такие-то требования и что я на эти требования отвечал то-то. Эта телеграмма весьма не понравилась в Петергофе, где не ожидали, что я буду давать ответы, не испросив указаний. Неприятное впечатление смягчилось тем, что я прибавил, что никакой надежды на мир не имею. Такое мнение я высказал и впоследствии, и это привело меня к успешному результату. С самого начала переговоров Рузвельт не переставал писать мне письма на ту тему, что Россия должна уступить Сахалин и заплатить трехмиллиардную контрибуцию. Я отвечал на эти письма сначала мягко, но потом более и более резко, так что, наконец, Рузвельт отозвался обо мне, что я impertinent man[185], так и обратился чрез американского посла в Петербурге Мейера к государю. Между тем переговоры привели к соглашению по всем главным вопросам; оставался вопрос денежный и вопрос о Сахалине, который Япония требовала целиком, а Россия уступала лишь наполовину. Между тем американское общественное мнение, имеющее огромное значение в глазах тамошнего правительства, было сначала весьма враждебно к России, но когда Россия уступила во всех главных вопросах и оставался лишь один денежный вопрос, то общественное мнение поворотилось против Японии, готовой проливать кровь исключительно из-за денежных барышей. Такое общественное настроение сделалось до того сильным, что политические друзья Рузвельта, восемь сенаторов в различных штатах, стали писать ему письма с предварением, что общественное мнение угрожает повернуться против него и его переизбрания в президенты, если переговоры не окончатся миром. Тогда Рузвельт переменил фронт и стал требовать от микадо, чтобы он отказался от трех миллиардов и половины Сахалина. Микадо созвал свой тайный совет, на котором пять человек (Ито и его друзья) были за мир, а девять – за войну. Микадо согласился с пятью. Телеграмма об этом была послана Комуре чрез министра иностранных дел, но Комура отказался ее исполнить, покуда не получил приказания от самого микадо. Вследствие возникшей поэтому проволочки наш император несколько гневно телеграфировал Витте, чтобы он оканчивал переговоры и немедленно выезжал из Портсмута. Так как согласие микадо было получено, то Витте отвечал в Петергоф так: «Повеление вашего величества исполнено, переговоры кончены, мирный договор мной подписан, и я немедленно выезжаю». На такую телеграмму он от государя в течение трех дней не получал известия. На четвертый день ему было телеграфировано: „Сердечно благодарю вас за успешное исполнение возложенного на вас поручения”. За тем никаких сношений до прибытия Витте в Бьорки, где ему оказан любезный прием и даже отданы военные почести».