Невидимую, но большую помощь оказал Витте граф Ламздорф. Хорошо зная характер государя, он ни разу не придал телеграммам Витте значения «особо важных» или спешных, ни разу не ездил экстренно в Царское Село, а посылал телеграммы в очередном «четырехчасовом пакете». Он держал себя чисто передаточной инстанцией. Несколько совершенно частных, личных телеграмм, посланных им Витте и расшифрованных мною (никто другой их не читал, в dossier они не попали), были написаны в самом дружеском тоне и оказали Витте сильную нравственную поддержку, в которой он все время так нуждался. Витте прекрасно понимал, что искренних друзей у него в Петербурге нет, что никто не воздаст ему должного не только по предвзятой ненависти к нему, но и потому, что ни государь, ни наша бюрократия, ни общество не отдавали и не могли отдавать себе отчет во всех трудностях, с которыми были сопряжены эти переговоры. Даже нам, секретарям и делегатам, не несшим никакой ответственности и бывшим только исполнителями указаний Витте, приходилось взвешивать каждое слово, каждый жест. Насколько же труднее было самому Витте?!
23 авг<уста> / 5 сент<ября>, в день подписания мира, мы ехали из Navy Yard в церковь на автомобиле: Витте, Розен и я. Витте, долго и мрачно молчавший, вдруг обратился к нам: «Ну, как вы думаете, сколько миллионов я, по мнению „Петербурга“, получил от японцев за этот мир?»
В этом горьком вопросе вся драма Витте. <…>
Набоков К. Д. Воспоминания о Портсмутском мире // Hoover Institution Archives. Vladimir L'vovich Burtsev papers. Box 2. Folder 11 (копия: ГАРФ. Ф. 10003. Оп. 17).Набоков К. Д.
А. А. Половцов Дневник, 1893–1909 Продолжение
Дневник, 1893–1909
1905 г.
1905 г. 1905 г.15 сентября. Четверг. В 8 часов утра возвращается Витте, успешно заключивший мир с Японией. Первый его визит был графу Сольскому, который рассказывал мне, что Витте приехал в весьма удрученном и нервном состоянии. Его положение в Портсмуте было так тяжело, что <он> иногда рыдал по ночам, будучи приведен в столь великое нервное расстройство. По его словам, он достиг успеха потому, что основал свою политику на господствовавших в американском народе чувствах. Он начал с того, что уступил Японии все то, что общественное в Америке мнение почитало подлежавшим уступке, но когда остался неразрешенным один вопрос о трех миллиардной контрибуции, то американцы стали кричать, что со стороны японцев не достойно идти из-за денег на кровопролитие. Такое мнение в Америке сделалось до того господствовавшим, что Рузвельт перестал поддерживать необходимость уплаты контрибуции и даже написал микадо, что его дальнейшее упрямство лишит Японию поддержки со стороны и американской нации, и со стороны его самого, Рузвельта. Такое заявление имело последствием отказ Японии от своего денежного требования.