Мне нечего сказать об этом городе, срубленном из дерева, как и все здешние города, и окруженном простой каменной стеной, чтобы избежать набегов поляков.

Чтобы оказать мне или, скорее, себе самому больше чести, он приказал поставить 6000 человек при оружии, выстроенных от моего дома до своего в ряды {это местные крестьяне, которых в таких случаях собирают в войска и дают им достаточно чистую одежду; они получают от царя 4 экю³ платы и минот <старая французская единица измерения, равна 34 куб. дм> соли в год, все дети с 6 лет призываются и получают эту плату, благодаря чему эти отряды состоят из стариков и детей, так как службу оставляют лишь со смертью}⁴, между которыми я проехал в моей карете, сопровождаемой верхом подстаростой могилевским, или наместником короля, и дюжиной офицеров гарнизона, которым Польский король приказал проводить меня вплоть до того, когда воевода введет меня во двор кремля.

Он спустился с лестницы, чтобы подождать меня, откуда провел меня в свои покои, где мы так и не сели. После нескольких приветствий с обеих сторон, где переводчиком был генерал-майор Менезий, шотландец по рождению, говорящий на всех европейских языках, воевода приказал принести несколько чарок водки, которые необходимо было осушить за здоровье Польского короля и царей. После этого я был отпущен воеводой, проводившим меня до середины лестницы, где он остался посмотреть, как я садился в карету. Я вернулся к себе прежним порядком, где нашел генерала Менезия, который ждал меня с приказом воеводы составить мне общество во время пребывания в этом городе. Я был приятно удивлен, найдя в столь варварской стране человека с такими достоинствами, так как, помимо всех языков, которыми он в совершенстве владеет, он в курсе всех дел, а его история заслуживает того, чтобы я рассказал о ней.

Повидав красивейшие области Европы, он уехал в Польшу, надеясь вернуться оттуда в Шотландию. Там у него была интрига с женой одного полковника литовских войск, который, взревновав из-за частых визитов, которые тот наносил его жене, поставил в засаду слуг, чтобы убить его. Но, предупрежденный женщиной, он принял все меры: задел мужа, принудил его к поединку и убил. Необходимо было тотчас скрыться. Но не имея проводника, он попал в сторону московитов, которые вели в то время войну с Польшей. Сначала его держали как военнопленного, но когда он счел за лучшее для себя рассказать правду о своей истории, то был поставлен перед выбором – служить царю или отправиться в Сибирь. Он выбрал второе, из-за своей склонности к путешествиям. Но отец нынешних царей захотел его видеть и, найдя его услужливым, не только приблизил его ко двору, но и дал ему даже 60 крестьян (каждый крестьянин в этой стране приносит своему хозяину около 8 экю в год). После этого он женил его на вдове одного датчанина, Марселиса, который первым открыл секрет изготовления железа в Московии⁵, что сегодня приносит царям 100 000 экю в год. Этот монарх, не сомневавшийся после этого в его преданности, назначил ему в 1672 году отправиться в Рим, чтобы предложить папе Клименту X объединение Русской церкви с Римской на определенных условиях⁶. Вернувшись оттуда безо всякого успеха, он был сделан генерал-майором, и некоторое время спустя царь Алексей Михайлович, чувствуя близкую смерть, назначил его воспитателем юного царевича Петра⁷, своего сына, при котором он все время находился вплоть до начала правления царя Ивана, и когда царевна Софья и князь Голицын не смогли заставить его отказаться отстаивать интересы Петра, то принудили его отправиться жить в Смоленск и участвовать в последней кампании⁸, в надежде, что он погибнет там. В то же время эта немилость служит сегодня причиной его успеха, так как, имея случай узнать в этом гарнизоне деда Петра по матери, который был там простым полковником, он <Нарышкин> вернул его в Москву, как только его внук стал государем, и он <Менезий> несколько раз оказывал мне любезность, угощая меня у себя с отцом и сыном Нарышкиными.