По приезде царь тотчас же вышел, чтоб посетить старика Зотова – отца нарвского коменданта. Зотов некогда состоял его дядькою и в шутку прозван им патриархом6. Казалось, царь очень его любит.
Я послал секретаря миссии на царское подворье попросить означенного Зотова осведомиться у царя, могу ли я ему представиться. На это комендант велел мне сказать от царского имени, что царь идет сейчас обедать к обер-коменданту и что я также могу туда явиться. Я так и сделал.
Лишь только я с подобающим почтением представился царю, он спросил меня, однако чрез посредство толмача, о здоровье моего всемилостивейшего короля; я отвечал ему надлежащим выражением благодарности. Далее он осведомился, не служил ли я во флоте, на что я ответил утвердительно. Вслед за этим он тотчас же сел за стол, пригласил меня сесть возле себя и тотчас же начал разговаривать со мною без толмача, так как сам говорил по-голландски настолько отчетливо, что я без труда мог его понимать; со своей стороны и он понимал, что я ему отвечаю. Царь немедля вступил со мною в такой дружеский разговор, что, казалось, он был моим ровнею и знал меня много лет. Сейчас же было выпито здоровье моего всемилостивейшего государя и короля. Царь собственноручно передал мне стакан, чтобы пить эту чашу.
При нем не было ни канцлера, ни вице-канцлера, ни какого-либо тайного советника, была только свита из 8 или 10 человек. Он равным образом не вез с собою никаких путевых принадлежностей – на чем есть, в чем пить и на чем спать. Было при нем несколько бояр и князей, которых он держит в качестве шутов. Они орали, кричали, дудели, свистали, пели и курили в той самой комнате, где находился царь. А он беседовал то со мною, то с кем-либо другим, оставляя без внимания их орание и крики, хотя нередко они обращались прямо к нему и кричали ему в уши.
Царь очень высок ростом, носит собственные короткие, коричневые, вьющиеся волосы и довольно большие усы, прост в одеянии и наружных приемах, но весьма проницателен и умен. За обедом у обер-коменданта царь имел при себе меч, снятый в Полтавской битве с генерал-фельдмаршала Рейншильда. Говоря вообще, царь, как сказано в Supplemento Curtij об Alexandra Magno: «Anxiam corporis curam faeminis convenire dictitans qvae nulla alia dote aeqvae commendantur, si virtutis potiri contigisset, satis se speciosum fore»7. Он рассказывал мне о Полтавской битве, о чуме в Пруссии и Польше и говорил о содержании письма, полученного им в Торне от моего всемилостивейшего наследственного государя и короля, потом говорил, что не сомневается в дружбе моего короля. Вечер прошел в сильной выпивке, причем велись также разговоры о всяких других вещах, подлежащих скорее сообщению в секретном рапорте, чем занесению в настоящие записки.