Июнь

<…>

16-го. <…> В этот же день из-под Выборга получено известие, что русские с первого же дня, как принялись обстреливать город, открыли в его валу такую широкую брешь, что в нее мог бы пройти батальон в боевом порядке. Лицам, заведующим осадой, успех этот достался легко, так как перед своим отъездом из-под Выборга царь, осмотрев в два приема во время приостановок военных действий все в траншеях, каждого научил, как ему взяться за дело – генерал-адмирала, инженеров и артиллерийских офицеров, ибо он весьма прозорлив, отлично все знает и имеет верный взгляд на все. Нет сомнения, что без его указаний все было бы сделано навыворот. Вообще всякая мера, военная или гражданская, должна быть обсуждена царем. Он и сам это видит и прекрасно сознает. Нередко, когда в доверительных беседах между мной и ним речь заходила о счастии и подвигах великих государей, царь отдавал справедливость многим правителям и государям, в особенности королю французскому, говоря, что они заслуживают величайшей славы и что ввиду их великих деяний отнять ее у них нельзя, но, прибавлял он, большая часть этих государей, в том числе и французский король, обязаны своими успехами многим разумным и смышленым людям, состоявшим у них на службе. Советами таких людей они могли пользоваться во всех, даже в наиважнейших государственных вопросах, между тем как он, царь, с самого вступления своего на престол в важных делах почти что не имеет помощников, вследствие чего поневоле заведует всем сам. Ему-де приходится обращать скотов в людей (скотами царь называет природных своих подданных) и предводительствовать ими в войне с одним из могущественнейших, мудрейших и воинственнейших народов в мире. В сущности, это справедливо, и остается только удивляться, с одной стороны, уму этого человека, правящего всем самолично, с другой – природным его силам, благодаря которым он без утомления выносит все заботы и труды, выпадающие на его долю. <…>

Июль

1-го. После полудня часть войск двинулась из-под Выборга: одни полки пошли под Кексгольм²², другие обратно в Санкт-Петербург. В числе последних была и царская гвардия, Преображенский полк. Будучи полковником этого полка, царь сам повел его через город. По русскому обыкновению, преображенцам на их пути выносили водку и другие напитки. Любопытен разговор, происшедший между царем, мною и польским и прусским посланниками у дверей дома генерал-майора Долгорукова, где полк тоже остановился, чтобы пить. Царь рассказал, что он и названный Долгорукий, женившись в один и тот же день, подверглись одной участи: каждый обрел негодную жену. Затем царь шутливым тоном прибавил, что, оценив все благочестие своей супруги и желая облегчить ей возможность вести честную жизнь, он постриг ее в монахини. Говорил он это, смеясь. Царь на самом деле заключил свою жену в монастырь, так как она присоединилась к партии лиц, противодействовавших тем реформам, которые он стремился ввести для развития своего народа и для собственной славы, как-то: перемене платья, насаждению иностранных обычаев и нравов и проч. Заметив это, царь, который и без того не особенно любил ее и женился на ней, когда он был еще совсем молод, против склонности своего сердца и лишь в угоду своей матери, дал ей понять, что самое для нее лучшее – это идти в монастырь. Она согласилась из опасения, как бы с ней не приключилось чего худшего, по истинным ее заслугам. И таким образом царь получил полный развод: ибо в России как муж, так и жена, если хотят вести богобоязненную, тихую жизнь, могут по желанию идти в монастырь, но через это брак их расторгается окончательно, причем сторона, оставшаяся в мире, может вступить в новый брак, как бы в качестве вдовца или вдовы, а сторона, ушедшая от мира, обязана всю остальную жизнь хранить безбрачие и пребывать в иночестве²³.