Декабрь

<…>

21-го. Ночью в Петербурге было повсюду такое наводнение, что многие должны были выбраться из своих жилищ. Вода залила все погреба, причем пиво и всякие другие запасы подверглись порче. В этом смысле пострадал и я. Строевой лес и лодки подмывало вплотную к домам и носило по улицам, так что всякие сообщения прекратились. Здесь уместно сказать, что три года тому назад царь обнародовал постановление, под страхом смертной казни воспрещающее присваивать чужой лес или другое добро, уплывшее при подобных наводнениях, которые случаются в Петербурге почти ежегодно. Добро, очутившееся, когда спадет вода, на чужой земле, должно быть возвращено настоящему собственнику

22-го. Так как царь в течение некоторого времени, против своего обыкновения, безвыездно сидел дома, чтобы лечиться, и я вследствие этого долго его не видал, то я стал искать случая повидаться с ним. Стоило это мне немалых хлопот, впрочем, при содействии одного из царских денщиков, я таки достиг цели и застал царя дома – неодетым, в кожаном, как у ремесленника, фартуке, сидящим за токарным станком. Царь часто развлекается точением и, путешествуя, возит станок за собой. В этом мастерстве он не уступит искуснейшему токарю и даже достиг того, что умеет вытачивать портреты и фигуры. При моем посещении он временами вставал из-за станка, прогуливался взад и вперед по комнате, подшучивал над стоящими кругом лицами и пил с ними, а также порой разговаривал то с тем, то с другим между прочим и о самых важных делах, о каковых удобнее всего разговаривать с царем именно при подобных случаях. Когда же царь снова садился за станок, то принимался работать с таким усердием и вниманием, что не слышал, что ему говорят, и не отвечал, а с большим упорством продолжал свое дело, точно работал за деньги и этим трудом снискивал себе пропитание. В таких случаях все стоят кругом него и смотрят, как он работает. Всякий остается у него, сколько хочет, и уходит, когда кому вздумается, не прощаясь. <…>

1711 год

Январь

<…>

30-го. Царский духовник²⁵ передавал мне, что за Невой, на гауптвахте, в присутствии 20 человек солдат заплакал образ Божьей Матери, которая будто бы сказала при этом, что в ее честь за крепостью должна быть построена церковь. Об этом чуде доложили царю, ибо русские по меньшей мере так же суеверны, как паписты, и царь, желая сам это видеть, тотчас же поехал за Неву, чтобы осмотреть образ: у глаз Божьей Матери действительно оказалось несколько полосок, как бы от стекавшей вниз влаги. Поверил ли он этому вымышленному плачу, не знаю, во всяком случае, ни положительного, ни отрицательного мнения своего по настоящему делу он не выразил. И вот слух этот, как ложь, сочиненная евреями о том, будто бы тело Иисуса было украдено его учениками, продолжает и доныне составлять между русскими предмет всеобщих разговоров.