Россия начинает доминировать в стратегическом мышлении Черчилля. Он размышляет о переводе части британских войск с Ближнего Востока и Северной Африки (численность которых была 635 тыс. человек) на более значимые фронты, а именно, на Северный Кавказ. Он пишет генералу Окинлеку, командующему войсками в Северной Африке, о необходимости перевода 15 эскадрилий на русский левый фланг на Кавказе, сообщает своим ближайшим сотрудникам, что Сталин доволен увеличением британских поставок (они увеличились на 50% по сравнению с июлем 1941 г.). При всем понимании того, где решалась судьба войны, Черчилль ни на минуту не забывал о своей миссии охранителя имперской мощи. Его видение будущего предполагало сохранение главных имперских путей, в частности, защиту Египта), действия на европейской периферии, относительно небольшие операции, использование до конца сил Советской Армии и высадку в Западной Европе лишь на этапе коллапса либо СССР, либо Германии. Он думал прежде всего о предотвращении отпадения от Британской империи четырехсотмиллионной Индии, сохранении пути в Индию через Ближний Восток, обеспечении жизнеспособности империи.

В начале апреля Черчилль пытается предугадать дальнейшие действия японцев. «Обращаясь как любитель к любителю, – пишет он Рузвельту, – я полагаю, что самым разумным для японцев было бы нанести удар из Бирмы на север, в направлении Китая… Это поставит под угрозу и Индию». Черчилль пообещал в случае вторжения помочь Австралии, но «все зависит от гигантской русско-германской битвы».

Рузвельт пишет письмо Сталину, в котором выражает сожаление, что огромные расстояния мешают им встретиться. Возможно в следующем году такая встреча станет возможной и хорошим местом для нее была бы Аляска. Но суровая реальность не позволяет откладывать согласования стратегических целей. Необходим посредник, который пользовался бы доверием главы советского правительства. Рузвельт предложил Сталину послать В.М.Молотова для обсуждения «предложений, предполагающих использование наших вооруженных сил с целью помощи критически важному Восточному фронту». Последовал ответ, что Молотов прибудет в Вашингтон «для обмена мнениями» в деле организации второго фронта в Европе. Но прибудет он в Вашингтон через Лондон.

Во время ужина с Гопкинсом и Маршаллом 14 апреля 1942 года Черчилль признал, что наиболее эффективным способом помощи русским была бы высадка в Северной Франции. Но Британию сдерживают два обстоятельства – оборона Индии и Ближнего Востока: «Мы можем потерять здесь армию в 600 тысяч человек и весь человеческий резервуар Индии. Нельзя допустить также падение Австралии». Таковы сдерживающие Британию мотивы. Гопкинс согласился, что «каждая страна сражается за свои собственные интересы», но следует все же координировать усилия. Черчилль, по-видимому, больше оценил первую часть фразы. И Рузвельт, что бы ни думали его генералы, присоединился к премьеру, послав в апреле 1942 года сто самолетов не в Северную Атлантику, а в Индию. Можно смело предположить, что переориентация Гопкинса и Маршалла, согласившихся с его системой приоритетов, готовность Рузвельта на данном этапе помочь в деле сохранения Британской империи и природная сила позволили Черчиллю к концу апреля 1942 года выйти из затяжной депрессии. 27 апреля Иден, обедавший с премьером, отметил, что тот восстановил форму. Он снова готов был обсуждать все мировые проблемы и лучился энергией. Он впервые за долгие месяцы посетил Чартвел и написал сыну 2 мая: «Весна здесь во всей красе. Гусь, которого я называл морским адъютантом и черный лебедь стали жертвами лисы. Но Желтый кот растрогал меня своей преданной дружбой, хотя я не был здесь восемь месяцев».