Украинский литературовед Евгений Георгиевич Адельгейм не был евреем. Фамилия, доставшаяся ему от предков, была немецкая. Но разбираться, еврей он или случайно попавший под колесо истории «велосипедист», было некогда. Его судили тем самым судом Линча, топтали, вытирали об него ноги. Разумеется, пользовались при этом обычными эвфемизмами: «космополит», «антипатриот» и т. п.

Сакраментальное слово «еврей», как это полагалось по условиям игры, не произносилось. Но кое-кому уж очень хотелось поставить все точки над i. И удобный повод нашелся. Поскольку по документам Евгений Георгиевич был русским, ему было предъявлено еще одно дополнительное обвинение: «Адельгейм скрыл, что он — еврей!»

Доказывать, что он на самом деле не еврей, Евгений Григорьевич счел для себя неприличным. Но тут попросил слово присутствовавший на том собрании сотрудник Министерства государственной безопасности.

— Даю справку, — сказал он. — Предки гражданина Адельгейма покоятся на лютеранской территории Байкова кладбища. Мы проверяли, они не еврейского происхождения.

Так что дело у них было поставлено серьезно: они проверяли.

Лавина еврейских фамилий, в одночасье хлынувшая на страницы всех советских газет, оборвалась так же внезапно, как и началась. По всему было видно, что команда «прекратить» была дана с самого верха. Никто не сомневался, что прекратить велел САМ.

Кампания прекратилась. Но идея раскрытия скобок многим легла на душу. И время от времени в каком-нибудь фельетоне про какого-нибудь проворовавшегося коммерческого директора или завхоза, в скобках или без скобок, то девичьей фамилией, то именем, то отчеством (чаще именно отчеством) нам давали понять, что во всех наших бедах и недостачах виноваты ОНИ:

Фельетоны эти, конечно, не были самодеятельностью. Они стали необходимой составной частью того общего рисунка государственной идеологии, без которого эта идеология теперь уже не могла обойтись.

6

6

Но заведующий редакцией критики «Нового мира» Борис Владимирович Яковлев, уговаривая меня взять псевдоним и беспечно объясняя мне, что дело это в литературе самое что ни на есть обычное, ни о чем таком, конечно, не думал. Он ведь тогда — точь в точь как один зощенковский персонаж — еще не знал, что будет землетрясение.

Землетрясение, как я уже говорил, разразилось через год. И бедный Борис Владимирович оказался в самом его эпицентре.

Список «безродных космополитов» разрастался, что ни день пополняясь все новыми и новыми именами. И одним из первых в этом ряду стало мелькать имя недавнего моего благодетеля. Но именовали его теперь уже не Яковлевым, а — Хольцманом. Точнее, Яковлевым, а в скобках — Хольцманом. Примерно вот так: