Темы и сюжеты всех этих статей — и о Хлебникове, и о Грине, — как я уже говорил, Борису Владимировичу подсказывал не кто иной, как он сам — К.М. Симонов. И не просто подсказывал: эти погромные статьи он ему официально (как редактор журнала) заказывал.

Но, в отличие от нынешних наших «новых русских», тоже вынужденный прибегать время от времени к «заказным убийствам», Константин Михайлович, как истинный аристократ, сохранял за собой право искренне презирать нанимаемых им для этой цели киллеров.

Почти все «безродные космополиты», раздавленные железной пятой Государства, когда гроза миновала, к прежней своей профессии — театральных или литературных критиков — уже не вернулись. Борщаговский, сочинив толстый исторический роман «Русский флаг», стал прозаиком. Данин, до войны окончивший химфак и физфак МГУ, стал писать книги о физике и физиках. А Борис Владимирович Яковлев посвятил себя, как тогда говорили, ленинской теме. Как с конвейера, сходили с его письменного стола сочинения: «Ленин-публицист», «Ленин и книга», «Образ Ленина в советской прозе 60-х годов», «Ленин и Гёте», «Ленин и советский театр», «Ленин в Париже»… Главный же труд, которому он намеревался посвятить остаток своей жизни, должен был называться — «Автобиография Ленина».

Автобиографией, как известно, называют обычно биографию, сочиненную самим героем повествования. Но вот в этом и состояла оригинальность хитроумного яковлевского замысла: задуманную им «автобиографию» он как раз и намеревался слепить из текстов самого Ленина: отрывков из ленинских писем, книг, статей, выступлений…

По всем, так сказать, внешним показателям он тоже выплыл на поверхность и даже преуспел. Но внутренне он сломался. Почти все бывшие космополиты не только не стыдились этой черной полосы в своей биографии. Скорее даже наоборот: память о ней они носили как орден.

Взять хоть того же Борщаговского: он написал об антикосмополитской кампании и своей роли в ней целую книгу. Данин в книге своих воспоминаний тоже уделил этому сюжету немалое место. Яковлев же предпочел обо всем этом просто забыть. Любое напоминание о катастрофе, постигшей его тогда, больно его ранило, и он делал все от него зависящее, чтобы таких напоминаний не было.

Разбирая архив Эренбурга, я обнаружил там любопытное письмо Бориса Владимировича Илье Григорьевичу. Эренбург в своих мемуарах, вспоминая эпоху «раскрытия скобок», среди других «разоблаченных» космополитов помянул и Яковлева-Хольцмана. Борис Владимирович в своем письме просил автора мемуаров во всех последующих изданиях этот пассаж изъять. Он писал, что псевдоним взял себе не он, а его отец, который до этого действительно носил фамилию Хольцман. А он, Борис Владимирович, Хольцманом никогда не был. С самого своего рождения был уже Яковлевым.