— Это тебе надо на ней жениться. Ведь она еврейка. А евреи всегда только на еврейках женятся.

Последнее утверждение я почему-то воспринял как безусловную истину. Как некий закон, который нельзя ни обойти, ни нарушить.

Этой своей репликой Колюша словно бы сразу отсек меня от всех — не только русских — девушек и женщин, которые могли повстречаться на моем пути, но и от всех француженок, испанок, итальянок, негритянок, японок и индианок — от всего этого пестрого, многокрасочного великолепия, которое могло бы открыться мне в будущем. Отныне и навсегда мне предлагалось довольствоваться только еврейками, которые — несправедливо, конечно! — сразу же показались мне в тот момент какими-то тусклыми, скучными, уныло-однообразными, утомительно похожими одна на другую.

Под впечатлением этой дурацкой Колюшиной реплики я в одночасье, сам о том не подозревая, стал половым антисемитом. Такова волшебная сила слова!

Может быть, я и преувеличиваю, но факт остается фактом. Мысль, что будущие мои возможности при выборе жены окажутся бесконечно суженными, с той минуты меня уже не покидала. Томимый этой тревожной мыслью, я несколько раз подкатывался к отцу с осторожными наводящими вопросами. Например: мог ли он жениться не на маме, а на какой-нибудь русской девушке? Или, скажем, на той полячке, которую он однажды по глупости чуть не застрелил, фасонясь перед ней своим револьвером.

Отец этот мой интерес истолковал неправильно. Он решил, что меня интересуют загадочные и не совсем мне понятные установления и обычаи канувшего в прошлое старого мира.

— Да, — признал он. — Это было непросто. Браки между евреями и неевреями случались. Но, помимо разных бытовых, семейных и других препятствий, существовало еще одно: главное. Чтобы жениться на русской, еврей должен был креститься. Принять православие.

Ага! Положение, стало быть, было не таким уж безнадежным.

Из дальнейших разговоров с отцом на эту тему выяснилось, что, крестившись, еврей как бы уже переставал быть евреем.

— А ты знал таких евреев?

— Конечно. И ты их знаешь. Вот, например, Кусевицкие.

Кусевицких — Адольфа Александровича и Раису Давыдовну — я действительно знал хорошо. Это были ближайшие друзья отца. Собственно, друзьями его были их сыновья, отцовы сверстники. Они были, кажется, врачами. Но при этом — страстно любили музыку. И вот собирались по вечерам и играли, образуя вкупе с моим отцом — квартет. И как-то так случилось, что старики стали считать отца тоже вроде как сыном, во всяком случае — членом своей большой семьи.

Меня Адольф Александрович не раз называл своим внуком, а однажды даже подарил мне книгу («Два путешествия капитана Беринга», я ею зачитывался) с такой надписью: «Моему первому внуку — Биле Сарнову на долгую память». Память, как видите, и впрямь оказалась долгой.