Мне представлялось, что там, наверху, идет все-таки какая-то идейная, политическая борьба. Силы, условно говоря, прогрессивные, стремящиеся, чтобы страна пошла по какому-то новому пути, борются с теми, кто хочет, чтобы все шло, как раньше, при Сталине.

Падение Берии я воспринял как победу тех самых прогрессивных сил. Берия — я не сомневался в этом! — был опасен: его необходимо было обезвредить.

А тут мне говорят, что ничего подобного: просто у них там, под ковром, идет самая что ни на есть вульгарная, шкурная борьба за власть. Берия свою партию проиграл. Выиграли другие. А могло случиться и по-другому. Но не все ли равно? Как сказано у Гейне, и раввин и капуцин одинаково воняют…

Тут было над чем подумать.

Наутро эту версию мы уже живо обсуждали чуть ли не со всеми нашими пляжными знакомыми. Это, кстати говоря, тоже была совершенно немыслимая несколькими месяцами раньше особенность нашей новой — послесталинской — жизни.

Мы стали довольно быстро «оттаивать». И ярче всего этот процесс оттаивания проявился в том, что мы довольно легко обсуждали все эти дела с совершенно, в сущности, нам не знакомыми, впервые здесь встреченными людьми.

Одним из них был прибалт — то ли из Риги, то ли из Таллина — имени его я не помню, но отчетливо помню все тогдашние наши разговоры, а главное, поразивший меня его, как сказали бы мы теперь, имидж.

В тогдашнем моем восприятии это был имидж западного человека.

По всем человеческим своим данным он был, надо сказать, вполне зауряден. Но при этом он очень от нас отличался. Он был человеком совершенно другой, не нашей цивилизации. Пожалуй, это был первый западный человек, которого я встретил.

Мы с женой — и не только мы, но и все прочие тамошние наши знакомцы — интересовались только морем и пляжем. А его интересовало все.

Он жадно расспрашивал всех вокруг, что означает слово «Алупка», почему гора называется Ай-Петри, почему дворец зовется Воронцовским и кто такой граф Воронцов. Повсюду совал свой нос и поминутно щелкал своим маленьким дешевеньким фотоаппаратом.

Этот фотоаппарат — непременная принадлежность туриста — в моих глазах еще больше укреплял его «имидж» западного человека.

Но главная черта его «западности» сказалась — для меня — в том, что, будучи, как я уже отметил, во всем остальном человеком довольно заурядным и даже скучным, политически он был очень продвинут.

Как раз в то время появилась брошюра, изданная к 50-летию первого съезда РСДРП. Это были тезисы ЦК. Весьма важный, как мне тогда представлялось (да так оно на самом деле и было), политический документ.