Одна — всеми нами замеченная тогда — стилистическая несообразность в той самой жуткой передовой статье «Правды» от 13 января 1953 года.

Как сейчас помню: читаю я эту передовую и вдруг замечаю, что после того как все проклятия по адресу «убийц в белых халатах» и их заокеанских хозяев уже сказаны и передовица, в сущности, уже закончена, к ней — довольно искусственно — прилеплен еще один абзац, начинающийся словами: «Все это правильно…»

И далее следует новый текст о зловредных явлениях, которым, в связи со всем случившимся, советские люди должны объявить самую беспощадную войну. Явления эти обозначались словами: «ротозейство» и — «идиотская болезнь беспечность».

Основные положения этой статьи, как я уже говорил, наверняка были набросаны (или продиктованы) Сталиным. Однако вряд ли он собственноручно написал ее всю, целиком, от начала до конца. Писал все-таки кто-то другой (или другие).

В общем, прочитав тот абзац, я (и — опять-таки — не я один, конечно) сразу сообразил, как было дело.

Уже написанную передовую дали на окончательное утверждение Сталину, и, прочитав ее, он начертал под ней нечто вроде резолюции, начинающейся вот этими самыми словами: «Все это правильно…» И ошалевшие от страха редакторы «Правды» пришпандорили эту сталинскую резолюцию к тексту передовой, не посмев вычеркнуть из нее ни одного словечка, ни единой запятой.

Эта моя догадка насчет того, кому принадлежали те слова, сразу же подтвердилась, поскольку на другой же день они обрели значение зловещего клейма, тягчайшего политического обвинения — такого же жуткого, каким в прежние времена были «троцкизм» или «правый уклон». И все авторы передовиц и иных редакционных статей во всех газетах страны, как попки, стали — к месту и не к месту — повторять: «ротозейство», «идиотская болезнь беспечность», подставляя под эти политические ярлыки имена и фамилии несчастных, якобы повинных в этих ужасных грехах.

Нет, мои потроха (печенка, селезенка и проч.) меня не обманули. '

Я был прав, не сомневаясь, что все решает ОН. Что именно к НЕМУ сходятся все нити воплощения в жизнь задуманного и сочиненного ИМ сценария. И казалось бы, узнав, что ОН уже не в силах удержать все эти нити (в том числе и нить, на которой подвешена моя крохотная жизнь) в своих руках, я должен был испытать огромное облегчение. Вся тяжесть, которая меня пригнетала к земле, весь холод, который — при всем моем телесном оптимизме — леденил мою душу при мысли о том, ЧТО надвигается на меня, на всех нас, — все это должно было испариться, исчезнуть, смениться если не ликованием (как у зэков, узнавших, что обозначают загадочные слова «дыхание Чейн-Стокса»), так по крайней мере тем чувством, которое должен испытать человек, узнавший, что смертельная опасность, нависшая над ним, миновала.