Почему на спектакле 1992-го аплодируют когда вздумается, что за моветон, откуда это во МХАТ? Конечно, дышать и смеяться зритель мог всегда сколько угодно. И плакать. А в XIX веке — еще и пить и есть, опаздывать и уходить. И обмирать от счастья, и жить вместе с актерами в едином порыве. Но руки распускать впечатлительного зрителя уже вроде бы отучили отцы-основатели Художественного театра, хотя поначалу театр и назывался общедоступным. Отчего в «лихих девяностых» зритель забылся и вдруг повел себя, как дикарь встарь, когда бисировали по десять раз? Ведь ушли жуткие ретровремена буйного премьерства, когда выходил артист, уточнял быть или не быть, а его потом вызывали и вызывали, и он повторял монолог «быть-или-не-быть», пока не отваливались ладони у зрителя, охочего до чужих слез. Ведь было — и конец разнузданной простоте публики в нашей стране положили Станиславский и Немирович-Данченко с помощью совершенного инструмента, Художественного театра. Откуда ЖЕ в 1992 году пошел новый прилив плебейства? А время его вернулось. Как говорил тот же Станиславский, «хамодержавие» — то самое время, когда революция выносит ил наверх.

В содержание своего времени всю жизнь вслушивался актер и режиссер Ефремов. В 1997 году его спросили, кто он в первую очередь — актер или режиссер? Ответ сбивает с ног: «…я сейчас начинаю в большей степени становиться режиссером. Потому что раньше это было вроде как по необходимости. Актером быть мне всегда было проще и легче, в кино-то вообще отдыхаю (это совсем безответственно)… Ввестись в свой спектакль в „Современнике“ было всегда легко. Я ставил, я и играл. А сейчас — совсем другое. Актерское и режиссерское искусства действительно разнонаправлены по своим задачам. Актерская профессия центробежна, актер все время занимается собой и в себе. А режиссура центростремительна, режиссер должен добиться от других гармонии, единства. Запутать, соединить всех, причем так мощно, чтобы они сопротивлялись этой своей центробежной силе. Сейчас я уже не могу ставить и играть…»

1992-й — год-символ, реперная точка девяностых. Декабрь 1992-го — премьера «Возможной встречи», а в Большом Кремлевском дворце свой спектакль — Съезд народных депутатов РСФСР снимает Гайдара. Сцена в Кремле, когда Гайдара не утвердили премьером, а Черномырдина выбрали, была не менее сильной, чем тут же, через улицу, одновременно показываемый спектакль «Возможная встреча» про Баха и Генделя. И оба действа на одну тему: как жить в свое время.