«Первым выступил искусствовед Костин, известный тем, что он систематически допускает нападки на наше реалистическое искусство, восхваляет французское упадническое искусство и поддерживает нездоровые тенденции в творчестве некоторых советских художников. Костин пытался доказать, что новаторами в нашем искусстве являются художники Дейнека и Сарьян, и призывал следовать творчеству французских импрессионистов Мане, Моне, Ренуара, Дега, Писсарро и Сислея, которых он назвал „великими“. Выступление Костина по существу было направлено против руководства искусством», — сообщал заведующий отделом культуры[213]. Из сообщения становилось совершенно очевидно, что у художников после смерти Сталина заметно развязались языки и они могли позволить сказать себе очень многое. Костина поддержал главный режиссер Театра сатиры Валентин Плучек, который «всячески превозносил формалистические работы Фалька и огульно обвинил советских художников в натурализме». Вслед за ним выступил художник Аркадий Пластов, «утверждавший, что наши художники в течение многих лет находились в состоянии оцепенения, что будто бы у нас во всем насаждался штамп и в тематике произведений, и в композиции картин, и в красочном строе наших полотен».

Вот что говорит Аркадий Пластов своим образным языком великого русского пейзажиста: «Старые и молодые одинаково опутаны проклятой паутиной. Это тем более опасно, что длилось это оцепенение многие годы, многие состарились в этом заколдованном кольце и для многих это стало второй натурой и еще того страшнее. Ведь всё это многие годы поощрялось всеми, кто в той или иной степени имел отношение к формированию общественного мнения, как то начальством, ведущим дела искусства, подавляющим большинством критиков, художественными советами, закупочными комиссиями и т. д.»[214].

* * *

В марте 1956 года в Москве прошел ХХ съезд КПСС, на котором Хрущев выступил с докладом о «культе личности» Сталина и его последствиях. В докладе речь шла только о пострадавших партийных деятелях и военачальниках, но скоро появилась информация и о погибших деятелях культуры, и о том, что многие их коллеги оказались замешанными в репрессиях и доносах. Первый секретарь Союза писателей СССР Александр Александрович Фадеев пускает себе пулю в висок. Дейнека на фоне этого внешне держался прекрасно, что отмечали его студенты в октябре 1956 года (время восстания в Венгрии), когда он приходил в класс в Суриковском институте. Был ли Дейнека сталинистом и горевал ли в связи с разоблачением «культа личности» в 1956 году? Подтверждения этому не нашлось. Его ученики вспоминали, что он мог провозгласить тост за здоровье товарища Сталина. Но при этом долгое время оставался беспартийным и вступил в КПСС, только когда возникла перспектива избрания в президенты Академии художеств в 1960 году. Дейнека не выносил длительных заседаний с пустопорожними разговорами. На дворе уже другая эпоха, «культ личности» разоблачен, советский проект тускнеет, ему уже не нужны «архитектурные и художественные излишества».