«– Права русская пословица: беда одна не ходит. Бедный Федор Михайлович! Не успел жену похоронить, теперь брат. Да еще и кругом в долгах. За квартиру платить нечем. Вещи к ростовщикам носит.
– А что ж его контракт с издателем Стелловским?
– О, это такой пройда, такой спекулятор. Ведь он такую для Федора Михайловича кабалу придумал: если он роман до 1 ноября не сдаст, может Стелловский целых девять лет все сочинения Достоевского издавать, а денег ему не платить!
– Но этого никак допустить нельзя.
– А что у него с Сусловой?
– С Аполлинарией? Говорят, она где-то за границей.
– Да, господа, вы слышали, некто Ольхин курс стенографии открыл. Вот бы посоветовать Федору Михайловичу какого-то стенографа пригласить. Последнее изобретение. Писатель диктует, а стенограф записывает.
– А что? Это мысль!»
Итак, действие первой сцены фильма происходит осенью 1866 года. Но похороны брата случились в июле 1864-го, а никак не двумя годами позже, и, когда хоронили брата, никакого контракта со Стелловским еще не было и в помине. Но – сценарный прием налицо: нарушая хронику событий, свести все сюжетные линии в один узел.
Вторая сцена, еще одно «предисловие», построена по такому же принципу: Достоевский (Анатолий Солоницын) сидит в трактире за чаем («вышел развеяться»). К нему подсаживается некто конторщик (Ю. Катин-Ярцев), служащий как раз у Стелловского.
«Успех-с сомнителен-с, – сочувствует конторщик, осведомленный и про сроки, и про кабалу. – Объегорит вас господин Стелловский, обязательно объегорит. Берегитесь, ибо нечестен, корыстен, без Бога живет.
– Да как уберечься? От людской подлости разве убережешься?.. А работа не идет… Никак не идет работа».
И тут Достоевский видит из окна трактира, как трое пьяных господ пристают к молодой красивой даме, из тех, кто гуляет ночью по улице в расчете на приятную встречу. Ему кажется, что это она, Аполлинария. Он выбегает из трактира, догоняет даму – нет, не она. «Простите, обознался».
Вся сцена – плод сценарного вымысла: процент вымысла в этой картине сильно усложнит представления о художественности биографического эпизода.
Замыслы и надежды Андрея Тарковского
Замыслы и надежды Андрея Тарковского
Впрочем, первое появление Анатолия Солоницына в вымышленной сцене, кажется, полностью оправдывает ее. Портретное сходство поразительно; совпадает и возраст: 46-летний актер играет 45-летнего Достоевского. Представляется, что именно этот высокий надтреснутый голос и был у писателя; слышатся его тревожные интонации, в которых ощущается подавленность, предвидение неодолимой беды.