Конечно, биографический кинематограф давно отстоял право сгущать события, менять места действия, сплющивать время, выносить реальные эпизоды за рамки действительно происшедшего. И все же такие «деформации» имеют смысл тогда, когда не искажают картину реальности. То тяжелое объяснение между Достоевским и Сусловой, которое показано в картине, происходило не в Петербурге и не в России (как видим здесь), а в Париже, когда Ф.М. приехал к ней «немножко поздно», ибо она уже не ждала его, полюбив испанского студента-медика. И происходило это не в 1866-м, перед встречей со стенографкой, а тремя годами раньше, в августе 1863-го. Фраза, которую Аполлинария произносит, едва только Достоевский вошел к ней в комнату, не сняв теплое пальто, – «Все изменилось в несколько дней. Я отдала свое сердце по первому призыву, без борьбы, без надежды, что меня любят», – взята из ее знаменитого дневника «Годы близости с Достоевским»¹⁴ и датирована именно августом 1863-го.

Горестно взволнованный, не сдерживая рыданий, Достоевский отвечает ей: «Я потерял тебя… Но никогда ты не найдешь другого сердца, как мое… Это должно было случиться, что ты полюбишь другого. Я это знал. Ведь ты по ошибке полюбила меня…»¹⁵.

Солоницын играет потерю любимой женщины искренне и проникновенно, но продолжение диалога сконструировано неловко, если не сказать нелепо:

«– А ведь и ты, Федя, счастлив не будешь!

– Отчего?

– Будто сам не знаешь! Оттого, что ты своими и чужими страданиями будто конфетами лакомишься.

– Я одинок, как камень отброшенный. Видно суждено мне судьбой всех, кого я люблю, мучить и страдать».

Аполлинария Суслова в исполнении польской актрисы будто не помнит чувства благодарности к Достоевскому, которое она испытала, когда брошенная Сальвадором К., ее испанским любовником, искала и находила сочувствие, нежность и ласку у Ф.М., и поехала с ним, «другом и братом», в путешествие по Италии. В сентябре 1863-го она записывала в дневнике: «На меня опять нежность к Ф[едору] Михайловичу]. Я как-то упрекала его, а потом почувствовала, что неправа, мне хотелось загладить эту вину, я стала нежна с ним. Он отозвался с такой радостью, что это меня тронуло, и стала вдвое нежнее»¹⁶. В конце путешествия, как запишет Аполлинария, уже вернувшись в октябре 1863-го в Париж, «я была с ним почти как прежде и расставаться с ним мне было жаль»¹⁷.

Только год спустя, в сентябре 1864-го, одинокая, разочарованная, горевшая жаждой мести ко всем своим обидчикам-мужчинам, Суслова включит в этот известный ей одной список и Достоевского: «Мне говорят о Ф[едоре] Михайловиче]. Я его просто ненавижу. Он так много заставлял меня страдать, когда можно было обойтись без страдания»¹⁸. И вот одна из последних записей ее дневника, 2 ноября 1865 года: «Сегодня был Ф[едор] Михайлович] и мы все спорили и противоречили друг другу. Он уже давно предлагает мне руку и сердце и только сердит этим. Говоря о моем характере, он сказал: если ты выйдешь замуж, то на третий день возненавидишь и бросишь мужа. <…> “Ты не можешь мне простить, что раз отдалась и мстишь за это; это женская черта”. Это меня взволновало»¹⁹.