Коронация, как известно, благополучно окончилась в мае 1883 г.»[422]
Неужели не революционер?
Неужели не революционер?
А Чернышевский оказался в Астрахани. К 1883 г. Чернышевский стал абсолютной легендой. А легенду каждый трактует в меру своего понимания. Одно из интереснейших воспоминаний, искренних, хотя и слегка растерянных, – астраханского учителя Николая Фомича Скорикова. Человек, привыкший к рассказам о каторге, куда сослали как бы главного революционера, вдруг столкнулся совсем с другим человеком. Но этот рассказ требует внимания:
«Кто из нас в пору юности не увлекался этим ярким светочем человеческой мысли? Кто с захватывающим интересом не прочитывал каждой строчки его произведений, стараясь найти в них ответ на мучительные вопросы жизни? Кто не болел сердцем за потерю этого могучего ума, вынужденного в период своего расцвета бездействовать в недрах Сибири? Воображению нашему рисовалась благородная, величавая фигура скованного Прометея в далеком тесном каземате, обреченная на самое страшное для мыслящего человека наказание – на бесплодное, бесконечное молчание. Для нас, молодых и восторженных натур, Н.Г. Чернышевский был полубог, и, может быть, потому только, что имя его произносилось с оглядкой, а еще опаснее было иметь его произведения. Помню то благоговение, с каким мы прочитывали его утопический роман “Что делать?” – самое популярное, но далеко не самое лучшее его произведение, – и тот страх, с которым мы, как лиходеи, шныряли по закоулкам Казани, укрываясь от зоркого постороннего взгляда и собираясь в тесный товарищеский кружок для таких «преступных» чтений. Его комментарии к Дж. Ст. Миллю мы переписывали для себя, просиживая целые ночи, за “Что делать?”, выдранный из “Современника”, платили по 25 рублей, а за маленькие фотографические портреты их автора, в которых не было ничего общего с настоящим Чернышевским, платили по рублю. Можно же себе представить, сколько употреблялось нами хитрости и усилий, чтобы не попасться на глаза учебному начальству с этими преступными аксессуарами!..
Мог ли я когда-нибудь думать, что судьба меня наградит счастием видеть этого человека и говорить с ним!..»[423]
Скориков стал практически постоянным астраханским собеседником Чернышевского. Конечно, это было важно, хотя для мыслителя и отца семейства было нужнее выйти снова на журнальное поприще. Художественные тексты, которые писал в Сибири, как мы видели, не были закончены. Наброски, части романов… Единственное, что он сумел довести из Сибири, была поэма «Гимн Деве Неба». Характерная ситуация каторжников. Так Солженицын вывез из лагеря выученную им самим наизусть свою поэму «Пир победителей». Поэма Чернышевского была опубликована в 1885 г. в № 7 «Русской мысли» под псевдонимом «Андреев». Пыпин искал ему переводы, Чернышевский нервничал, писал, что за 20 лет им много надумано, чтобы тратить последние годы на переводы. Но переводы готов был брать, хотя и не очень крупные поначалу, но а семью надо было кормить. С 1884 по 1888 г. он перевел Всеобщую историю Г. Вебера (со своими статьями и комментариями, успел перевести 12 томов). В эти годы он написал и мемуары: Материалы для биографии Н.А. Добролюбова, собранные в 1861–1862 гг. И в течение 1884−1888 гг. записал «Воспоминания об отношениях Тургенева к Добролюбову и о разрыве дружбы между Тургеневым и Некрасовым». В 1888 г. он написал важную теоретическую статью «Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь.