для всякого объективного взгляда
чистая случайность
патологическая одержимость, идиосинкразия, нарушение чувства меры и всякой объективной справедливости
erfahrene Frau
Гадать об этом можно много… если не понять, что Вебер сам определил и описал природу страстной любви, образцом которой стала его собственная любовь. Мы цитировали это его определение уже не один раз, но повторю вновь: «чем сублимированнее эротические отношения, тем сильнее они особо изощренным образом обречены на брутальность». Они неизбежно воспринимаются как борьба, но не только и не столько из-за ревности или соперничества с кем-то третьим, «сколько из-за глубоко скрытого, поскольку никогда не замечаемого самими участниками изнасилования души менее брутального партнера, как изощренное, симулирующее человечнейшую самоотдачу наслаждение самим собой в другом» (с. 268). Ревность и чувство соперничества по отношению к брату Альфреду (это мы уже отмечали выше) были налицо в этой истории. Но главное не в ревности, а в том, что даже человечнейшая самоотдача в любой, особенно в этой любви означала изнасилование души менее брутального, а в нашем контексте еще и менее рационального партнера. Рационализм в принципе всегда брутален и отбрасывает, как правило, «нерелевантные», неверифицируемые тонкости душевной жизни и духа. Великий аналитик Макс Вебер рационально расчленял свою партнершу, наслаждаясь «самим собой в другом», и его субмиссивное поведение в любви оказывалось лишь элементом симуляции «человечнейшей самоотдачи».
чем сублимированнее эротические отношения, тем сильнее они особо изощренным образом обречены на брутальность».
«сколько из-за глубоко скрытого, поскольку никогда не замечаемого самими участниками изнасилования души менее брутального партнера, как изощренное, симулирующее человечнейшую самоотдачу наслаждение самим собой в другом»
особенно
Вебер страстно любил Эльзу и при этом очень хорошо знал и понимал свою возлюбленную. Когда-то в эпоху «любви в Венеции», описывая Марианне прогулку на гондоле, он писал об Эльзе: «Быть с ней приятно, и несмотря на некоторые внезапно проявляющиеся тривиально-грубые черты, в целом она – прелестный человечек, и я иногда <…> в часы дурного самочувствия или живого интереса получал бы удовольствие от общения с ней, не будь это связано со многими сложностями» и т. д. (с. 185). Этот снисходительно-покровительственный тон резко контрастирует с любовными излияниями в письмах последних лет. Если бы считать Вебера циником или записным донжуаном вроде упоминавшегося выше Ласка (с. 210), можно было бы отзыв читать так: «я охотно занялся бы с ней любовью… если б это не было связано с многими сложностями». Собственно, это Вебер скорее всего и имел в виду, его любовь к Эльзе уже в то время была очевидна. И это притом, что он (использую такое вульгарное выражение) видел ее насквозь, а не был ослеплен ее достоинствами, как в тот, последний год жизни.