Наступило время заключать обсуждение.

Это была не просто суровая речь. Казалось, Косарев забыл все: и то, что он — генеральный секретарь, а перед ним сидели девушки, которые были не просто ответственными работниками МК и ЦК ВЛКСМ, а близкими и симпатичными ему друзьями. Но был к ним Косарев на этом заседании беспощаден, потому что сейчас в его, косаревской, защите нуждались коренные, жизненно важные интересы молодых женщин-производственниц, готовящихся стать или уже ставших матерями. Он, как подлинный рыцарь, защищал их от казенного подхода и бездушного отношения к ним… самих женщин!

Косарев поднимался медленно, тяжело опираясь о край стола. Таким суровым и угрюмым его на заседаниях бюро видели редко.

— Я еще раз убедился в том, что моя постановка вопроса на последних заседаниях бюро об имеющимся в аппарате ЦК бюрократическом закостенении — правильная! Что получилось у нас в прениях? Довольно пикантная ситуация. Мы, парни, оказались вынужденными защищать женские интересы от попытки ущемить их… женщинами. Товарищ Васильева! — обратился Косарев к одной из них. — Вы за процентами и квотой не увидели главного — живых людей, молодых матерей, с их заботами, мыслями, тревогами…

Косарев посмотрел в сторону секретаря ЦК ВЛКСМ, ведавшей работой среди женской молодежи. Она сидела потупившись, нервно теребя изящный батистовый платочек, отороченный кружевами.

— Я и сам виноват в том, что полностью передоверил вам подготовку этого вопроса. Думал, догадаетесь подойти к нему всесторонне: встретитесь с широким кругом молодых матерей — по душам, по-женски побеседуете с теми из них, кто уже в разводе, и выясните причины развода, думал, что многие интимные вопросы выясните сами… Полагал, что без моих подсказок по такому, явно не мужскому, вопросу, догадаетесь узнать: как они живут, в чем нуждаются? А вам все это невдомек! Это и есть самая настоящая бюрократическая закостенелость.

Косарев откинул пятерней непокорно свесившуюся на лоб челку.

— Товарищ Рождественская, — обратился он к другой работнице, тоже неудачно выступившей на бюро. — Вы, кажется, с «Трехгорки»? Я уверен, что если бы вы и сейчас на «Трехгорке» работали, а не в горкоме комсомола, вы бы сегодня не поддержали Васильеву с ее тезисом о несовместимости материнства с принадлежностью к ВЛКСМ…

В это время Косареву передали лист бумаги. Он, еще разгоряченный речью, взглянул на него машинально, небрежно положил на стол. Потом, словно спохватившись, снова взял. Посмотрел внимательнее. Усмехнулся ехидно. И, показывая его членам бюро, обратился персонально к секретарю ЦК комсомола.