Но ни Лопухин, ни Покровский не потянулись за столь большой редкостью. Владимир Борисович достал из нагрудного кармана папиросу, продекламировав:

— «Папироска, друг мой тайный, как тебя мне не любить…»

— «Не по прихоти ж случайной стали все тебя курить», — подхватил Кони и с удовольствием пустил колечки дыма. — Еще маленьким мальчиком я слышал эту песенку у себя дома. Как хорошо ее пела Дарья Михайловна Леонова. Вам это имя, конечно, ни о чем не говорит?

— Ну как же, — откликнулся Лопухин. — Прима Александринки.

Покровский, сосредоточенно что-то обдумывающий, вдруг сказал:

— Если бы у правительства нашего последнего монарха была государственная воля, железная воля, о которой вы изволили сказать господину комиссару, и желание консолидировать общество, трагедии бы не произошло.

— Правительство делало все, чтобы возбудить неудовлетворенность и раздражить интеллигенцию, — сердито сказал Кони. — Чтобы вызвать в ней жажду крушения строя! А надо было разумно воспитывать народ в идеях справедливости и порядка. А теперь все идет прахом. Народ чужд всему, кроме мысли о земле. Русскому человеку нечего беречь. Это еще Достоевский сказал.

— Как это? — пожал плечами Покровский. — А наша история, наши культурные ценности?

— Русский народ был всего лишен!

Хозяйка принесла на веранду поднос с чаем. Мило улыбнулась:

— Господа, неужели не о чем больше поговорить? Политика, политика, только политика…

— Есть и еще любимая тема, — сказал Лопухин. — Догадайтесь?

— Еда, — невесело отозвался Николай Николаевич. — С каким воодушевлением теперь рассказывают о званых обедах…

Хозяйка разлила чай в простенькие белые чашечки. Заметив, что Анатолий Федорович внимательно их разглядывает, сказала:

— Наш фамильный сервиз мы оставили в городе. Последний… Остальные там же, где ваша Библия.

— Я смотрю не на чашки, а на чай… Настоящий чай прекрасен в любых чашках.

— Да, чай китайский, — с гордостью сказал хозяин. — Подарок одного английского дипломата. Мне так надоели все эти суррогаты кофе, травяной чай, лепешки из маисовой муки. Не поверите, мы с женой достали из киота остатки наших свадебных свечей и обжаривали ими раскаленную сковородку, чтобы печь лепешки! А сахарин! — Владимира Борисовича передернуло. — Какой ужасный привкус!

— А вы не пробовали гомеопатические «крупинки»? — спросил Кони. — Они же в сахарных оболочках! Я питался ими целую неделю. От доктора Ротштейна остались. Милейший был человек Михаил Николаевич. Адрес его помнить буду вечно — Невский, сто восемь, квартира двадцать три…

Чай пили медленно, растягивая удовольствие.