Светлый фон

Более замкнутый, живущий в провинции или в Москве, практически не участвующий в литературной жизни Фет поначалу оставался вне поля зрения Константина Константиновича. Неожиданным посредником выступила их общая знакомая Софья Петровна Хитрово, племянница вдовы Алексея Константиновича Толстого (Фет в поздние годы жизни поддерживал с обеими дамами приятельские отношения). Она передала сестре великого князя Ольге Константиновне, королеве Греческой, «Вечерние огни» со стихотворением, написанным Фетом специально в её честь, а та сообщила об этом брату и тем самым возбудила в нём желание познакомиться с любимым поэтом и необычным человеком. Узнав, что Фету известны его стихи, великий князь послал ему свой сборник и попросил в ответ подарить «Вечерние огни». Фет, польщённый вниманием августейшей особы, ответил чрезвычайно доброжелательно. Завязался интенсивный обмен письмами, продолжавшийся до самой смерти поэта.

Переписка с великим князем и льстила поэту, и одновременно вызывала определённые проблемы. Первое время Фет нащупывал правильную дистанцию, с которой мог бы говорить с такой особой. Поначалу он побаивался великого князя, хотя тот в их переписке с самого начала выступал в роли начинающего поэта, который хотел бы поучиться у такого маститого поэта «пушкинского направления», каким в его глазах был Фет. Фет, не имевший придворного опыта, не знавший всех правил обращения к члену венценосного семейства, боялся нарушить этикет и не раз признавался своему корреспонденту, что не уверен, не написал ли чего-то недопустимого.

О чём можно и о чём нельзя говорить с великими князьями, Фету приходилось узнавать методом проб и ошибок. Однако и Константин Константинович, и его сестра, которой Фет, воспользовавшись её благосклонностью, продолжал присылать свои книги и сочинять стихотворные послания, были люди развитые, умели смотреть на себя со стороны и потому с юмором относились к попыткам Фета выступить в роли царедворца. Так, 4 февраля 1887 года Ольга Константиновна писала брату: «Сегодня получила от старичка Фета его прежние стихотворения и перевод “Фауста”; все три книги в прелестном красном кожаном переплёте с моим шифром и в двух книгах ещё стихи мне, и в этот раз очень миленькие; только мне совестно становится, читая их: он меня никогда не видел и всё восхваляет мою красоту; мне странно и неприятно даже, особенно когда я в беспощадно-откровенном зеркале вижу свой двойной подбородок, короткую шею, недостающие зубы и всю свою грациозную фигуру с выпученным животом, — и всё это воспевает Фет, думая, вероятно, что так следует обращаться к королевам, будь они мордасы первый сорт! I am not fishing for compliments[46]; и ты не возражай. Если б он меня знал, то он бы не к soit dit[47] красоте моей обратился, а скорее к моей любви к родине или к чему-нибудь, что во мне лучше моей наружности»587. Важно было, что Фет ни на секунду не забывал, что имеет дело с августейшими особами, и никогда не переходил границы уважения и благоговения перед титулом великого князя.