Поначалу разговор шёл почти исключительно о поэзии, в частности о стихах самого К. Р. Уже во втором письме Фет прислал скрупулёзный разбор сборника. Поэт оценивает его стихи чрезвычайно благожелательно (явно благожелательнее, чем Гончаров и особенно Майков, вообще человек суховатый и педантичный). Но неверно приписывать этот отзыв только тому обстоятельству, что перед ним были стихи важной особы, дружбой с которой он дорожил:

«Чтобы не превращать моих заметок в тяжеловесную критическую статью, укажу, кроме стихотворений, выписанных из сборника Бурениным, на те, которые при чтении я сам отметил как более выдержанные в тоне и ближе подходящие к моему идеалу лирического стихотворения.

Таковы: “Письмо: опять те алые цветы” (С. 66).

“Уж гасли в комнатах огни” (С. 68).

“Я нарву вам цветов к именинам” (С. 89).

“Распустилась черёмуха в нашем саду” (С. 182).

“Как жаль, что розы отцветают” (С. 204).

Какая задушевная прелесть разлита по стихотворению “Опять те алые цветы”; письмо, по которому я, кажется, узнал Ту, которой в недавнее время имел счастие переслать свои “Вечерние огни”.

Как красиво словно из мрамора вырезанное заключительное четверостишие (С. 19): “безмолвн[а] мраморная арка”, с его свежими и неожиданными рифмами»⁵⁸⁸.

Здесь есть и снисходительность к начинающему поэту близкого направления, пытающемуся идти той же дорогой, что и сам Фет. К тому же великий князь просил честной и нелицеприятной критики, и Фет не хотел обманывать его доверие и эту критику давал — критиковал и отдельные строки, и целые стихотворения, но старался делать это максимально щадяще и доброжелательно, всё время сохраняя тон заинтересованности в успехах своего ученика: «Без сомнения, при строгом чувстве красоты стиха, Ваше Высочество будете избегать словоударений вроде: тебя, пока (С. 12) и тебе (С. 13). Не лучше ли (С. 21) вместо не совсем звучного “пускай звук поцелуя” поставить “пусть звуки поцелуя”? Как мило стихотворение с немецкого на 38-й странице»⁵⁸⁹. Надо сказать, что и К. Р. столь же аккуратно соблюдал дистанцию по отношению к царю поэтов и не решался в ответ критиковать присланные ему Фетом стихи, хотя иногда такая критика встречается в его дневниках.

Постепенно, когда собеседники нашли правильный тон и шероховатостей стало меньше, круг тем расширился — они начали обмениваться впечатлениями об искусстве, литературных новинках: попавшихся в журналах стихотворениях, новых произведениях общих знакомых. И уж здесь-то Фет был твёрд в выражении своих взглядов. Нет ни одного случая, чтобы он менял свою точку зрения на какое-то произведение из-за того, что великий князь придерживался другой. Так было, например, с толстовской «Крейцеровой сонатой», художественные достоинства которой К. Р. поставил под сомнение, а Фет твёрдо взял её под свою «защиту», тем самым вынудив корреспондента пойти на попятную. Постепенно стали говорить о прошлом: об армейской службе, о любви к Николаю 1 (такие темы великий князь поддерживал выборочно). Наконец, корреспонденты стали обмениваться новостями о собственной жизни: Константин Константинович поэтически описывал заграничные поездки, жизнь в лагерях Измайловского полка, сообщал о своих болезнях, рождении сына. Фет — очень лаконично — писал о своих переездах, небольших дорожных происшествиях, сельскохозяйственных делах (о них — особенно скупо, стараясь не наскучить молодому человеку и не выглядеть погруженным исключительно в низменные заботы). Вопросов политики и общественной жизни оба избегали; Фет позволял себе коснуться их только мимоходом.