Конечно, Некрасов хорошо сознавал, что не менее типична для русской крестьянской семьи та крепкая дружба, которая связывает Прокла и Дарью (в поэме «Мороз, Красный нос»), Филиппа и Матрену (в «Крестьянке»). С сочувственным волнением он любовался их дружбой, но в то же время ему было ясно, что эта дружба не в силах спасти молодых от деспотизма патриархального семейного быта. Этим и объясняются те коррективы, которые он внес в вышеприведенные фольклорные песни.

Еще больше изменений и поправок внесено им в знаменитую песню «Голова болит да худо можется». Песня эта была приведена либеральным псковским помещиком А. С. Зеленым в качестве эпиграфа к его статье «О жестоком обращении крестьян с их женами» еще в 1857 году. Статью эту (вместе с эпиграфом) тогда же перепечатал в некрасовском «Современнике» Н. Г. Чернышевский. Там она представлена таким вариантом:

Вариант явно испорченный. Некрасов в своей поэме воспользовался не им, а более полным и правильным текстом, напечатанным в сборнике Рыбникова. Но текст этот приводится у Некрасова не весь целиком: поэт отбрасывает и его начало, и его последние строки и приводит лишь среднюю часть — о беспощадном избиении женщины:

Указывая на те изменения, которые внес поэт в эту народную песню, известный фольклорист Н. Андреев говорит, между прочим, в своей статье о фольклоре в поэзии Некрасова:

«И здесь Некрасов избегает смягчающей концовки. Кроме того, песня в записях называется хороводной и является игровой: парень, изображающий мужа, в шутку ударяет девушку-жену платком, а после последнего куплета поднимает ее с колеи и целует (игра заканчивается традиционным хороводным поцелуем). Некрасов же дает эту песню в качестве бытовой и подкрепляет ею рассказ Матрены Тимофеевны о побоях мужа. В этом четко проявляется стремление Некрасова к показу именно тяжелого положения крестьянства и, в частности, крестьянской женщины».[356]

Статья Андреева отличается большими достоинствами. Она первая поставила на строго научную почву вопрос о роли фольклора в некрасовском творчестве. Но в данном случае ученый не прав. Раньше всего отмечу, что никакой «смягчающей концовки» ни в одном из тринадцати известных нам вариантов этой песни нет. Нельзя же считать «смягчающими концовками» грустные строки о том, что окровавленная женщина после страшных побоев кланяется до земли своему истязателю:

причем в одном из вариантов несчастная поясняет: «Уж мне тут, младе, делать нечего» («Вологодский сборник», т. IV, стр. 337), то есть: я поневоле должна поклониться избивающему меня человеку, чтобы не быть искалеченной до смерти.