И уже в густых зимних сумерках мы шли через махонький мост на Пятницкую. Мягкая зима… Сколько народу на Пятницкой! Не протолкнешься на ее узких тротуарах… Длинным рядом стоят бородатые мужики с плетеными корзинами у ног. Земляки Ломоносова — беломоры! В корзинах навага, подернутая нежнейшим инеем — как пудрой… Ну что же, возьмем рыбки, да на углу цинандали для разговорчика…

Почему я не изобразил этих холмогоров с рыжими окладистыми бородами, с корзинами наваги на фоне Параскевы Пятницы, на фоне бордовой церкви барокко Елизаветы Петровны — «Климентия папы римского»! Да все потому же… что… «Полная занятость» художника делает его «полухудожником»…

Мы покупали у «бороды» навагу, заходили в винный магазин.

— Цинандали есть?

— Есть.

— С хреном, со сметаной?

— Как? Чего изволите спрашивать?

— Нет, это я так, оговорился. Деньги в кассу?

— Обязательно через кассу!

Мы не знали, что скоро не будет этих бородачей с навагой, не будет журнальчиков живого искусства в оранжевых переплетах, и не будет составления каталогов к выставке в виде «диалогов»! Да и не будет этих выставок, которые нуждаются в диалогах и каталогах!

Прощайте, первые годы тридцатых!

Может быть, с точки зрения поступательного движения к осуществлению «чистоты идеи» этот маленький период жизни — «нэп» был неким «отступлением», «регрессом» или даже «ошибкой»!

Нужно простить нас, художников-«несмышленышей». Очень мы привязаны к этой роскоши плодов земных, к «фламандству», к «голландской школе, пестрому сору».

Но как же кипела жизнь! Как она была полна, ну хотя бы яствами. Можно было пока плюнуть на старенький костюм, плохо сшитую шубу на скверной тяжелой вате… На немодные с точки зрения Европы ботинки, черт с ними! Но… мы были в области искусства на точке высшего горения. Еще творил Маяковский, Мейерхольд выдумывал все новое и новое… перекраивал Гоголя, вводил какие-то новые персонажи в «Ревизора»… проезжего капитана… десяток мальчишек выскакивали из-под дивана с букетами цветов и преподносили их Городничихе — Зинаиде Райх, и все хором распевали романс Глинки «Не искушай меня без нужды»! Глупо? Нет, не вполне… в глупости есть какая-то нудность, а здесь некий взрыв зауми. Везувий, Этна! Я так хочу! Я! Несравненный, гениальный Мейерхольд! Это я — Великий Ревизор и требую вас всех к себе! Это я устрою вам всем новую жизнь под звуки скрипок местечковых свадеб Шагала.

Захлебывающаяся от истерического счастья еврейская свадебная песня, исполняемая оркестром визжащих, дерущих по нервам скрипок! Немая сцена! Занавес! Вы можете не соглашаться с «трактовкой» Гоголя, сомневаться в «гениальности» «подхода». Но это меньше всего «сон», «прозябание» или повторение задов невежественным и тупым учеником…