Это было не только протестом против большевиков, это был протест против большевистского переворота вообще. Представители революционных и социалистических партий одни за другими поднимались на кафедру, заявляли в резких выражениях свой протест и уходили со съезда, не желая иметь ничего общего с большевиками. Большевики остались одни, и с этого момента они начали опираться только на грубую физическую силу.

Мы все, участники съезда, протестовавшие против действий большевиков, собрались в здании Петроградской думы и в полном составе, со всеми гласными Думы, составили процессию и глубокой ночью пошли по Невскому к Зимнему дворцу, где находилось Временное правительство, осажденное большевиками.

Была темная ночь, и фонари на Невском не горели. Мы шли стройной процессией, и слышно было только наше пение «Марсельезы». Вдали раздавались пушечные выстрелы – это большевики продолжали обстрел Зимнего дворца.

Своими действиями мы хотели доказать свою солидарность с правительством и протест против большевиков.

Нам не удалось дойти до Зимнего дворца – на Невском нам перегородил дорогу отряд матросов-большевиков с направленными на нас ружьями и пулеметами. А пушечные выстрелы продолжали раздаваться… С каждым выстрелом пропасть, вырытая большевиками между собой и русской революцией, становилась глубже и шире… Она не зарыта и до сих пор…

Что должна была делать демократия перед лицом совершавшегося переворота? Что должны были делать все революционные партии? Конечно, одно – сопротивляться насилию с оружием в руках.

И мы это сделали.

В ответ на большевистский переворот мы объединились все вместе в Комитет спасения родины и революции. Председателем был избран Авксентьев, который в летние месяцы уже был в кабинете Керенского министром внутренних дел, мы все, руководители партий социалистов-революционеров, социал-демократов и других социалистических и революционных партий, вошли в этот Комитет. Насилию мы старались противопоставить силу, вооруженным войскам большевиков – свои вооруженные войска.

Теперь мы все оказались с большевиками по разные стороны баррикады – и это произошло не по нашей вине. Надо было вспомнить, каковы до этого момента были наши отношения с большевиками, чтобы понять, что это значило. Каждый из нас за свою длинную революционную деятельность в годы борьбы с самодержавием встречался по царским тюрьмам и в ссылках с большевиками – многие были связаны с ними узами тесной личной дружбы. Я, например, был дружен в течение ряда лет с одним видным большевиком, с которым я близко познакомился и подружился за время своей последней сибирской ссылки. Кто бы из нас тогда, на севере Сибири, поверил, что мы можем сделаться в будущем врагами, которые будут стараться арестовать друг друга, поднимут один против другого руку, быть может, прицелятся один в другого, стоя каждый за своей баррикадой?.. А между тем именно так и обстояло теперь дело – между русскими революционерами началась кровавая братоубийственная борьба.