Вскоре Алиса была принята в труппу МХАТа, где очень сблизилась с Качаловым, как-то провела с ним четыре дня в столице, о которых оба не забывали в волнениях артистической жизни. На закате своих дней Коонен писала: «Эти озорные счастливые четыре дня в Петербурге мы потом не раз вспоминали с Василием Ивановичем. Последний раз – примерно за год до его кончины. Когда я пришла его навестить, Василий Иванович вдруг спросил:

– А помнишь четыре дня?

Они так и остались в нашей памяти под этим шифром».

«Отличная» профессия. До революции (и несколько позже) В. И. Качалов жил в Камергерском переулке. Поэтому хождение по нему не было для него процессом весьма заурядным. Но вот как-то в одну из таких прогулок он с сыном стал свидетелем картины, потрясшей его.

Артист и его сын шли по Большой Дмитровке к своему дому и неожиданно увидели на углу с Камергерским переулком трамвайный поезд из трёх платформ. Их загружали какими-то странными продолговатыми предметами. Подойдя ближе, поняли: трупы!

По обе стороны состава стояли подводы. Солдаты снимали с них трупы и, как дрова, складывали их на платформы. Первая была уже загружена вровень с кабиной управления трамваем. По большей части человеческие останки были без рук или без ног. То есть люди умерли после долгих мучений, связанных с потерей конечностей.

– Ну что, нравится? – спросил Василий Иванович сына. – Вот твоя война. Ты же хочешь изготовлять такие трупы. Отличная профессия!

– Отец несколько дней был под этим страшным впечатлением, – вспоминал Вадим Васильевич, – и с омерзением смотрел на мой музей трофеев: немецкий штык, австрийскую саблю, шрапнельные стаканы, шанцевый инструмент, каски, обоймы и т. д., которые я развесил на стене и расставил на полке.

Первая мировая война шла второй год. Где-то там, на западе, страдали и мучились миллионы простых людей, не понимавших, за что и почему воюют. Ежедневно там гибли и становились инвалидами тысячи. Но это было там – далеко. И вдруг ужасы мировой бойни вторглись сюда, в благостную Москву-матушку. Это было потрясение.

«Скучно мне с тобой, Есенин». Не раз прохаживался по Камергерскому переулку С. А. Есенин. Это было связано с его увлечением Наденькой Вольпин. Последняя вспоминала:

«Весна двадцатого. Работаю библиотекарем в Белостокском военном госпитале – прямо напротив Художественного театра[59]. Работу заканчиваю в шесть, но ещё задерживаюсь поужинать (в зарплату входят взамен сухого пайка обед и ужин). В тот вечер, едва выйдя из госпиталя, я увидела караулившего меня Есенина: ходит с тротуара на тротуар (движение по Кузнецкому и Камергерскому было отнюдь не бойкое). На лице и во всей осанке радостная взволнованность. И нетерпение. – Вот и вы наконец! Я вам приготовил свою новую книжку. – О, спасибо. А я её уже успела купить! Сказала и тут же осеклась: глупо как! Он же мне сюрприз готовил. Вот и лицо сразу угасло. – Но разве вы не хотите, чтобы я вам её надписал? Я вас провожу – позволите? – Конечно. Бог ты мой, как сразу изменился тон, стал непривычно церемонным. Неужели вкось истолковал мои слова? Направляемся ко мне, по моему новому адресу, то есть в Хлебный переулок. Перед витриной книжной лавки у консерватории призадержались. Разговор, естественно, заходит о стихах. – Скажите, – спрашивает вдруг Есенин, – какое из моих стихотворений первым привлекло ваше внимание… понравилось вам? Отвечаю без колебания: – В „Скифах“, вот это: Скучно мне с тобой, Сергей Есенин,Подымать глаза.Он испуганно глядит на меня, на ходу весь ко мне повернувшись, голубизна глаз сгустилась в синеву. Верно, подумал: „Смеётся, что ли, девчонка!“ Но, проверив мой ответный взгляд, сразу успокоился. Но вот мы и в Хлебном».