Вместе с тем, несмотря на признание первичности процесса трудового и технического приспособления, над которым и выстраиваются идеологические формы, Богданов не раз предупреждает на страницах своих работ об ошибочности их вульгарной интерпретации как «надстройки», не имеющей самостоятельного значения. Несмотря на свою производность от экономических процессов, идеологические формы выполняют важнейшую функцию организации коллективного опыта. Недооценка значимости и роли идеологических форм составляет, с его точки зрения, слабость классической марксистской социологии и политэкономии, устранение которой объявляется одним из основных вызовов времени[768]. Признание важнейшей роли идеологии, тем не менее, не должно приводить и к иной крайности – приданию им самостоятельного статуса, что сам Богданов именует «великим фетишизмом норм», видя в нем своеобразное знамение времени и закономерный итог предыдущего исторического развития («мучительного пролога истории») и предрекая его скорое падение. Раздробление некогда единого коллективного опыта на субъектов, выполняющих исключительно организаторскую или исполнительскую функцию, и делает возможным отрыв и мнимое освобождение идеологических форм от трудовой практики – комплекс идеологических форм приобретает ложную отрешенность и самостоятельность[769]. Несмотря на это, именно «идеологизм» и якобы имеющийся в концепции Богданова отрыв «надстройки» и «базиса» станут в следующее десятилетие одним из наиболее ходовых упреков в адрес мыслителя со стороны формирующегося официального (марксистско-ленинского) дискурса советской философии.

Именно в рамках концепции идеологии как важнейшего организующего приспособления идея пролетарской культуры приобретает свое подлинное значение: создание новых культурных форм оказывается не задачей, продиктованной революционной конъюнктурой и политической повесткой дня, но средством обеспечения фундаментальной антропологической перестройки, объективные условия которой – автоматизация и масштаб фабричного предприятия, преодолевающие раздробленность опыта и приводящие к возрастанию общности его содержания, подготовили капиталистический способ производства. Задача создания пролетарской культуры в таком контексте не только приобретает приоритет по отношению к цели завоевания и удержания пролетариатом политической власти, но и становится единственно возможным залогом успеха в процессе достижения этой цели.

Богдановская концепция пролетарской культуры в пореволюционные годы была достаточно влиятельна: любая другая точка зрения на данный вопрос фактически не могла быть сформулирована иначе, чем через выработку более или менее четкого отношения к теории Богданова. Эта реакция была разнообразной, уже издатель сборника А. А. Богданова «О пролетарской культуре» констатировал «целую радугу мнений»[770]. Не претендуя на исчерпывающую полноту, мы попытаемся кратко охарактеризовать эту палитру, в считанные годы превратившуюся затем по идеологическим соображениям в монохромное изображение, к тому же радикально исказившее оригинал.