Изумительное совпадение. То же самое «До свиданья, Борис Абрамович», что и в письме Бродского Слуцкому.

К письму Рубцов приложил свои стихи — «Зимним вечером», «Тихая моя родина...», «Элегия» и другие. На тот семинар Н. Сидоренко позвал и Межирова. Но Рубцов предпочёл обратиться к Слуцкому.

Вадим Кожинов не случайно появится в нашем повествовании, герои которого действуют в том времени, когда это имя не было пустым звуком. Это он породил термин «тихая лирика» и сделал всё, чтобы термин не завис в воздухе, обеспечив литературоведческую концепцию живыми лицами поэтов, им отобранных для собственной стратегии в текущей литборьбе. Это казалось искусственной конструкцией уже тогда, а теперь и вовсе выявляется итогами отшумевшего времени: остаются стихи, а не разговоры вокруг них. Однако одно без другого не существует, пока длится день и до заката далеко.

Отчего исследователь средневекового романа как жанра и, чуть позже, яростный сторонник Маяковского стал теоретиком-организатором замкнутой группы с почвеннической подоплёкой (куда почему-то им были занесены, кроме Передреева и Рубцова с Тряпкиным, — Шкляревский и Чухонцев), а затем, уйдя из сугубо литературной сферы, посягнул на историко-философские лавры «повернувшись на Запад спиной» (Ю. Кузнецов), проповедуя идеократическую сущность России и её евразийскую принадлежность, — о подробностях и неясных странностях этого пути здесь говорить не место.

Но у Кожинова было начало. Оно интересно и уместно относительно поэзии. Молодой сотрудник Института мировой литературы, он написал работу о происхождении романа, вызвавшую неоднозначный резонанс в научных кругах. Охватив Европу и Русь в их старинных литературных проявлениях, он делал выводы, не совпадающие с официальными установлениями на сей счёт. Внутрилитературоведческий шум нас не касается, но, когда вышла книга Кожинова «Происхождение романа», он подал заявление о вступлении в Союз писателей и обрёл поддержку в лице очень значительных и авторитетных людей, давших ему рекомендации.

Во-первых, это Виктор Шкловский[100].

«В. Кожинов талантливый, знающий, широкомыслящий литературовед. Вопрос о его вхождении в Союз, я думаю, предрешён качеством и количеством его работ, но он входит в советское литературоведение не как ученик, а входит со спорами, с некоторой притязательностью и с ошибками, созданными неконкретностью некоторых областей своих литературных знаний». Вторую рекомендацию Кожинову дал поэт Борис Слуцкий. Она была важна для критика по нескольким причинам. Во-первых, Слуцкий прошёл фронт и представлял в Союзе писателей влиятельное военное поколение. Он имел в литературном сообществе немалый вес. Во-вторых, Слуцкий отличился в компании по осуждению Пастернака, что одни приветствовали, а другие долго ставили поэту в пику. Тактически это тоже имело для приёма Кожинова в Союз определённое значение. Но главное — Слуцкий и Кожинов тогда, в начале 1960-х годов, действительно духовно были очень близки. Они друг другу всячески помогали. Так, Кожинов ещё весной 1961 года посчитал нужным отправить часть рукописей поэта в Саранск Бахтину. В ответ учёный ему написал: «Очень благодарен Вам за стихи Слуцкого. Я их читаю и перечитываю. Они очень сильные и очень мрачные. Во всяком случае, это настоящая поэзия. Но я их ещё не вполне “освоил”. Почти в каждом из стихотворений я ещё спотыкаюсь об отдельные слова и целые строки, которые, как мне кажется, ломают образ. Например, в совершенно изумительном стихотворении об онемевшем кино последние две строки как-то сужают образ и конкретизируют его не в том плане. Повторяю, я ещё не освоился с поэзией Слуцкого, но её поэтическая значительность для меня уже и теперь несомненна». В свою очередь Слуцкий тоже везде где мог продвигал Кожинова. <...> Пока Кожинов дожидался своей очереди в Союз писателей, он успел к теории охладеть. Ему стало интересней заниматься современным искусством. Станислав Лесневский вспоминал, как критик ещё в начале 1960-х годов устраивал на своей квартире полуподпольные выставки художников в стиле «барокко», хвалил Бориса Слуцкого и Андрея Вознесенского, считая, что именно за ними будущее русской поэзии, и с удовольствием исполнял песни Булата Окуджавы и Юза Алешковского. А потом Кожинов и вовсе создал у себя дома подобие литературного салона, в котором собирались Александр Межиров, Борис Слуцкий, Давид Самойлов, Андрей Битов, Владимир Соколов, Анатолий Передреев и другие интересные ему писатели. <...> Сегодня очевидно лишь одно: Кожинов уже с начала 1960-х годов явно претендовал на роль если не идеолога, то организатора современного литпроцесса. Ему хотелось формировать новые направления в культуре и всё держать под своим контролем.