На этом автор не останавливается, полемизируя с Кожиновым и другими критиками, в том числе с Куняевым как поэтом.
Глушкова охватила и Передреева, но по-настоящему она целила — в Давида Самойлова, и таков зачин её инвективы:
В сегодняшней поэзии есть веское имя. <...> С ним связывают нередко представление о чести, благородстве и красоте нашей поэзии: он — почётнейший «хранитель огня», главный преемник поэтического наследия державинских «россов», пушкинских «россиян», строитель и даже как бы довершитель русской классической традиции в поэзии...
В сегодняшней поэзии есть веское имя. <...>
С ним связывают нередко представление о чести, благородстве и красоте нашей поэзии: он — почётнейший «хранитель огня», главный преемник поэтического наследия державинских «россов», пушкинских «россиян», строитель и даже как бы довершитель русской классической традиции в поэзии...
Весь остальной массив рассуждений автора направлен на разоблачение этого посыла. Полемика с многочисленными критиками, апологетами Самойлова, включая Ю. Болдырева. Глушкова пишет многословно, петлисто и вязко, по условиям времени кое-чего недоговаривая.
...Великая Отечественная война вряд ли толком в нём, Д. Самойлове, «очнулась». Она, это «главное дело» поколения, с годами всё более представала в его стихах как эпоха некой эйфории, счастливого головокружения, вдруг сбывшейся наяву совершенно книжной романтики. Характерны строки из стихотворения, которое «можно сказать стало почти классическим», как полагает критика:
...Великая Отечественная война вряд ли толком в нём, Д. Самойлове, «очнулась». Она, это «главное дело» поколения, с годами всё более представала в его стихах как эпоха некой эйфории, счастливого головокружения, вдруг сбывшейся наяву совершенно книжной романтики. Характерны строки из стихотворения, которое «можно сказать стало почти классическим», как полагает критика:
<...> Герой этих стихов как по паркету скользит по войне, видя в ней то радостное, то забавное, изредка лишь грустноватое приключение; всё то в войне, что сближалось бы с трагическим и возвышенным, странным образом постоянно остаётся вне сферы его чувств.
<...> Герой этих стихов как по паркету скользит по войне, видя в ней то радостное, то забавное, изредка лишь грустноватое приключение; всё то в войне, что сближалось бы с трагическим и возвышенным, странным образом постоянно остаётся вне сферы его чувств.
Аргументация Глушковой слишком пространна, чтобы всё это повторять. Её основная идея заключается в том, что лирический герой Самойлова — это тот человек, который обладает «секретом» жизни