Иосиф II в заботе о том, чтобы евреи могли «принести больше пользы государству», устранил многие ограничения, которые препятствовали их экономическому и общественному преуспеванию. Это раскрепощение пришлось на период хаскалы (еврейского просвещения), которая подчеркивала светские ценности и важность интеграции в окружающее евреев общество. Тем не менее для евреев было открыто несколько путей в современность: получение дворянства или государственная служба, карьера в промышленности или коммерции, медицина или юриспруденция, а также эмиграция. В некоторых частях Галиции, где хасидизм настаивал на верности талмудическим традициям, стратегии ассимиляции встречали отпор. В других же областях империи евреи покидали деревни, чтобы интегрироваться в городскую жизнь и преуспеть. К 1880-м гг. они составляли 10 % населения Вены. В Будапеште доля была еще выше и в 1910 г. превысила 20 %. В обоих городах евреи доминировали в коммерции, праве и медицине: к их числу принадлежали три четверти венских адвокатов и половина врачей.

Однако политическая ситуация в Вене была крайне неприятной. В городском совете тон задавала Христианско-социальная партия, в программе которой социальные реформы уживались с антисемитизмом. В 1895 г. Вена отличилась особо, избрав первого в Европе мэра-антисемита — циничного и беспринципного Карла Люгера. Христианско-социальная партия оберегала немецкий характер Вены простым способом: отказывая приезжим, особенно славянам и бедным сельским евреям, в виде на жительство. Из почти двухмиллионного населения города более двух третей были «нелегалами», не получавшими социальных пособий и не имевшими ни достойного жилья, ни права голоса. На улицах собирались протофашистские группировки. Пангерманисты, приветствовавшие своего самопровозглашенного вождя выкриками «Heil!», хотя и почти не были представлены в рейхсрате, вызвали своими насильственными выступлениями крах по меньшей мере одного кабинета министров. Вена Фрейда и Витгенштейна была и городом молодого Адольфа Гитлера[514].

Не исключено, что в этих обстоятельствах венские евреи и другие представители образованного среднего класса, страдая от отчуждения, разочарования, невостребованности и разобщения, искали убежища в храме искусств, но эту гипотезу невозможно проверить. Неоспоримо другое: культурная продукция носила в Вене подчеркнуто вненациональный характер, а вклад евреев в нее был огромен. Некоторые из них со временем приняли еврейский национализм в форме сионизма Теодора Герцля, а отдельные личности странным образом ударились в политику нетерпимости, составляя длинные списки извращенцев и дегенератов. Однако большинство не вмешивалось в свары националистической политики. Подобно необарокко и сецессиону, они исповедовали универсализм, отвергавший упрощенное и механистичное мировоззрение романтиков-националистов. Евреи наряду с правящей династией были тем цементом, который скреплял здание Габсбургской империи. Один раввин, по совместительству депутат рейхсрата, сформулировал это так: «Мы не немцы и не славяне, мы австрийские евреи или еврейские австрийцы»[515].