Анатолию Васильевичу нравятся эти мальчишки, отстаивающие свои взгляды, свое искусство. Молодцы! Так и нужно!

И тут некто из толпы вспоминает о поезде.

Маленький форд выскальзывает на Невский, шофер давит клаксон, машина мчится к площади Восстания.

Круговцы летят следом в трамвае, дальше — бегом на платформу.

Поезда нет. Значит, успел Анатолий Васильевич! И все же вина за задержку на них...

Оказалось, начальник вокзала не решился отправить поезд без наркома, приказал задержать состав, нарушил расписание. Как же отправишь, если ждешь Луначарского, — мало ли причин, из-за которых нарком может опоздать?!

Наутро приключение Луначарского уже было известно в Москве, заседание Совнаркома началось со строгого выговора Анатолию Васильевичу.

Луначарский не оправдывался. Да, не заметил времени. Заспорил. Увлекся молодыми. Нет, не победил. Разве легко доказать свою правоту. Они ведь тоже не лыком шиты, отстаивают собственный взгляд.

Нарком железных дорог Ян Рудзутак возмущается:

— Расписание дороги есть железное расписание. И ни нарком, ни сам бог не имеет права с этим расписанием не считаться.

Голос с места:

— Что предлагаете?

Выговор за нескромность.

Анатолий Васильевич понуро смотрит на всех. Что сделаешь, виноват.

Яков Михайлович Шур с удовольствием вспоминает Анатолия Васильевича на вернисаже в Русском: лоб высокий, усы, бородка, крепкий мясистый нос. И пенсне.

Лицо живое, умное, взгляд острый, колючий, как и его ответы. Но только он снимет пенсне — взгляд моментально пустеет, становится близоруким, размытым, лицо теряет живой интерес, гаснет.

Приезд Луначарского — всего лишь случай, неожиданность, взорвавшая будни «Круга». Но была и повседневная жизнь.

— ...Да вот хотя бы знаменитый скандал из-за оформления Исаакиевской площади к Октябрьским дням, — говорит Шур: — Памятник Николаю I решили обтянуть материей, обернуть по спирали, вроде татлинского проекта памятника Третьему интернационалу. И так же по спирали написать восходящую демонстрацию рабочих.