— А вы сами-то видели работы?

— Видела... — И призналась: — Осталось ощущение мрачности, темноты, если уж честно. Впрочем, не так-то мы были любопытны, все лежало запакованным, у меня и мысли не возникало развязать, поглядеть...

Она заторопилась.

— Только выводов из моих сомнений не делайте! Калинин считал Калужнина выдающимся, не раз говорил об этом, когда возмущался музейщиками. Мы Владимиру Васильевичу верили безоговорочно, образованнейший был человек! А Калужнин ему под стать, встретятся — и часами об искусстве, других разговоров у них не бывало, не слышали.

— И вы в спорах участвовали?

— Ой, что вы! — Она засмеялась. — Мы не все и понять-то могли. Они как иностранцы. Импрессионистов — я говорю о начале пятидесятых, когда Василий Павлович начал к нам приходить, — в музеях не было. В Пушкинском отдел заменили подарками Сталину. Что уж о Пикассо говорить?!

Она хотела что-то прибавить, но в этот момент открылась боковая дверь и в зал вошел коренастый мужчина в черном строгом костюме с черным галстуком, по-хозяйски поглядел на меня, но обратился к Елизавете Геннадьевне:

— В чем дело?

Он, вероятно, еще прикидывал «вес», возможную мою силу — кто знает, инспектор, начальник? — зачем спешить.

— Чем могу?..

— Наш директор, — представила Елизавета Геннадьевна, хотя и без того было ясно, с кем разговариваю.

Директор словно бы заставил себя улыбнуться — впрочем, настороженность не исчезла.

— Товарища картины интересуют. Помните, те, что были в простенке, от Владимира Васильевича еще оставались?

Кажется, пора было вынимать документ, такие люди неопределенности не терпят.

Удостоверение Союза писателей явно утеплило директорский взгляд.

— Видите ли, — сказал директор, — картины, о которых вы спрашиваете, были переданы родственнику художника, мы, помню, даже вызывали его телеграммой.

— Из Архангельска? — уточнял я.

— Точно не скажу... — Он словно извинялся за несовершенную свою память. — Возможно, из Архангельска.

— Но в музеях Архангельска Калужнина нет, мы запрашивали, — сказал я так, словно представлял некую государственную организацию. — Тем не менее картины представляли серьезную художественную ценность.

Левая бровь директора поползла вверх, в глазах появилась искорка страха, но взгляд тут же стал гаснуть.