Самолет приближался к столице Заполярья. Несколько минут назад я разглядывал в иллюминатор снежные вершины Хибин, невысокий горный хребет — в Кировске и Апатитах не раз бывал раньше, — теперь ждал появления Мурманска, туда я летел впервые.

Было начало июля, но в Ленинграде лето так и не наступило, поэтому и на Север я собирался с полным ощущением приближающейся зимы. В походной сумке лежали шерстяная безрукавка и теплые перчатки, на мне было пальто и свитер.

И вдруг голос бортпроводницы известил, что в Мурманске пассажиров ждет тропическая жара, тридцать градусов Цельсия.

В рейсовом автобусе из-за духоты невозможно ехать, оттягиваю воротник, выставляю голову из окошка, пытаюсь хватить прохлады.

И, не добравшись до места, вылезаю на две остановки раньше.

До гостиницы «Арктика» рукой подать, прямо по проспекту. Оглядываю скучные незнакомые витрины. И замираю: на торце серого и несколько обшарпанного дома нужный номер. Здесь живет владелец калужнинского наследия, сюда я и должен буду сегодня прийти.

Теперь все предыдущее, весь поиск, и художник Р., зашедший в мою квартиру, и свитер, заставивший меня покинуть автобус, чтобы вот так вдруг замереть около нужного дома, — кажутся мне едва ли не мистическим предзнаменованием.

Стою задрав голову, гляжу неотрывно на фонарь с номером и невольно спрашиваю себя: что принесет искусству жизнь еще одного обнаруженного «пропавшего без вести» человека?..

Встреча назначена на двадцать один час. Я понимал, как нудно будет тянуться незаполненный день в Мурманске, но оспаривать столь позднее приглашение Анкудинова не посмел. Скитался по городу, по магазинам, музей был на долгом ремонте, в кинотеатрах шла какая-то ерунда, смотреть пустяковое казалось еще более невыносимым.

Наконец, время!

Знакомимся, говорим друг другу положенное. Но мой интерес за пределами этих формальных любезностей. Взгляд останавливается на слабом холсте, мне трудно скрыть свое разочарование.

— Калужнин? — с тревогой спрашиваю у хозяина.

— Нет, это мои студенческие работы, — успокаивает Анкудинов.

Не хочу притворяться. Вытираю со лба пот. Улыбаюсь. Я искренне говорю:

— Очень мило!

Работы внезапно обретают нормальный студенческий масштаб.

Входим в комнату. Солнце шпарит с такой пронзительной силой, точно теперь не двадцать один час, не девять вечера, а полдень.

Обвожу взглядом стены и сразу же узнаю его уголь. Гляжу на обнаженную модель — вихрь, головокружение, счастье, — вот ощущение, которое испытываю. Уголь светится, играет на солнце, бархатные волны струятся от листа ко мне, вызывают ощущение пульсирования, нечто вроде живого дыхания. Я стою, зачарованный молодой женской красотой, тугим, налитым недюжинной силой телом, и бормочу благодарное, восторженное, не понимая, чем вызываю у хозяев смех.