* * *

Летом 1528 года Микеланджело понес тяжелую утрату: скончался его любимый брат Буонаррото. Эпидемия чумы в это время уже пошла на спад, но флорентийцы по-прежнему вели счет ее жертвам. Угасание и смерть Буонаррото, последовавшую 2 июля, можно проследить по «домашней бухгалтерии»: столько-то уплачено за лекарства, столько-то – трем докторам, пользовавшим недужного. Пришлось купить новые занавеси на окна в его комнату, ведь старые впитали в себя болезнетворные чумные испарения (и, возможно, были сожжены), пришлось заплатить за погребение ризничему церкви Санта-Кроче. А еще за восковые свечи, установленные вокруг убранного и положенного на столе тела, а еще за свидетельство о смерти, выдаваемое назначавшимися по случаю мора чиновниками, а еще налог, чтобы тело разрешили пронести во врата Санта-Кроче, ведь Буонаррото умер в Сеттиньяно. И так далее, по пунктам аккуратно составленного инвентарного списка, документирующего хронику потери[1068].

Даже учитывая, что между братьями наступило охлаждение после серьезной ссоры из-за семейных финансов, произошедшей в 1523 году, смерть Буонаррото, по-видимому, стала для Микеланджело тяжелым ударом. Впоследствии семейное предание утверждало, что Буонаррото умер на руках у Микеланджело; возможно, это позднейший красочный вымысел в духе житийных сочинений, но нельзя исключать, что это правда. Как мы уже видели, недуги любимых вызывали у него необычайный страх и тревогу.

Его скорбь нашла отражение в поэзии, исполненной парадоксов и интеллектуальных ухищрений в манере Петрарки и формализованной не менее, чем бухгалтерский отчет, но оттого не менее искренней. В одном стихотворении, возможно созданном в 1528 году, он сетовал на то, что ему суждено пережить близких: «Низвергнуться я первым чаял в бездну / Под бременем страданий и обид, / Не думая, что прежде в ней исчезнут / Все близкие; мой брат в могиле спит». Со смертью брата Микеланджело унаследовал маленькую семью. В своих приходно-расходных книгах он отмечает, что берет на себя ответственность за судьбу детей Буонаррото: племянницы Франчески, одиннадцати лет, и племянников – Лионардо, девяти лет, и Симоне, семи лет. Младший прожил недолго, но Лионардо переехал во флорентийский дом Микеланджело, а его сестра была помещена в монастырь Больдроне, где ей надлежало находиться под опекой насельниц обители, пока она не вырастет и не вступит в брак. Так Микеланджело завершил этот год в совершенно новом для себя качестве главы семейства.

* * *

Если по соображениям государственной важности раннего мраморного «Геркулеса» решили послать во Францию, Микеланджело, хотя и на мучительно краткий срок, была дарована возможность вырезать скульптуру в пандан к «Давиду». Баччо Бандинелли, преданный сторонник Медичи, после падения их режима покинул Флоренцию и ныне переселился в Лукку, едва успев наметить на прекрасной мраморной глыбе, дарованной ему Климентом VII, очертания будущей скульптурной группы «Геркулес и Как». 22 августа республиканские власти передали Микеланджело этот мрамор, утрата которого прежде повергла его в столь великую скорбь[1069]. По крайней мере, он завладел тем, что от нее осталось. В сущности, здесь повторялась ситуация с «Давидом». Ему снова достался камень, на котором другой ваятель уже набросал вчерне свое видение изваяния.