— Я шел по Берк-стрит, часов в пять, знаете, какая там в это время толкучка. Толпы женщин, и все они несутся на тебя. Я и так вилял и этак. Но одна женщина все-таки зацепилась ногой за мой костыль, она-то удержалась на ногах, а я упал. Если бы я упал на руки, все бы ничего, но я стукнулся о какого-то толстяка, отлетел в сторону и шлепнулся прямо на ухо. Люди шагали по мне вдоль и поперек. Вот, взгляните.

Он наклонил ко мне голову, и я увидел его ухо, распухшее и ободранное. Я улыбнулся, и он улыбнулся в ответ.

Я положил руку ему на плечо, горя желанием продолжить разговор о падениях, которые всегда казались мне чем-то ужасно смешным, хотя мои друзья воспринимали их совсем по-иному.

Мы так увлеклись беседой, что не заметили, как появился Поль.

— Что случилось? — спросил он с тревогой, видя, что я держу руку на плече собеседника, словно желая его утешить.

— Да вот толкуем о своих синяках, — пояснил я. Поль сделал попытку усмехнуться, — он выглядел смущенным.

— Ну я, пожалуй, пойду, — сказал калека. — Постарайтесь развеселить своего приятеля. Пока! И он закостылял к станции.

Глава 3

Глава 3

Мы с Полем спустились к Сидней-роуд, чтоб сесть там на трамвай, идущий к центру. Наш путь лежал в кафе «Амбасадор» — место встреч молодежи, которую не удовлетворяла обстановка, сложившаяся дома, молодежи, которая противилась попыткам родителей подчинить ее своей воле и мечтала о самостоятельности.

Здесь девушки находили утешение в обществе юношей, а юноши, читая восхищение в девичьих взорах, чувствовали себя взрослыми и мужественными. В глазах родителей они по-прежнему оставались детьми, придя же в кафе, становились мужчинами и женщинами.

Я не любил посещать это кафе, опасаясь, как бы не пристраститься к такому образу жизни. Здесь я видел лишь игру в чувства, порожденную одиночеством и потребностью во взаимной поддержке. Иные называли эту игру любовью, но мне она представлялась попыткой утопающего ухватиться за соломинку.

Случайные встречи с девушками, которые считали, что самое главное в жизни — это развлечься и освободиться от родительской опеки, не могли дать мне то, к чему я стремился. И все-таки этот период был важным этапом в моей жизни, без него я — калека — не мог бы обрести уверенность в себе.

Здесь мне не нравилось и по другой причине. Задача, которую я поставил перед собой, была не только трудной, но и неприятной. Она отнимала у меня достоинство, мою гордость. Я постоянно рисковал стать предметом насмешек, пренебрежения, унизительной жалости.

Я боялся девушек — в их власти было больно обидеть меня, разрушить мою надежду стать писателем, — ведь я понимал, что тот, от кого навсегда отвернутся женщины, никогда не сумеет нарисовать правдивую картину жизни.