Меня заинтересовало, зачем они собираются здесь. Стояли они молча, кое-кто курил, достав из жестянки от табака подобранные на улице окурки, другие, сгорбившись, мрачно смотрели вдаль.

Все это были далеко не молодые люди, большинству из них перевалило за сорок. Долгая безработица лишила их всякой надежды на лучшее будущее. Небритые, в потрепанной одежде, они давно уже перестали заботиться о своей внешности. У них не было денег на мыло, на зубной порошок, на стрижку. Их потрескавшиеся башмаки и не стоили того, чтобы наводить на них блеск. Эти люди согнулись под грузом безнадежности. Еда! Как бы раздобыть еду — вот единственное, о чем они помышляли. Больше их ничто не интересовало.

Я занял место в хвосте очереди. Передо мной стоял человек в сером свитере, с локтями, заштопанными синей шерстью. Можно было догадаться, что в его давно не чесанных, спутанных как сено волосах немало песка и пыли.

Лицо его было изрыто глубокими морщинами, сухие губы запеклись. Он стоял, прислонившись к стене, уставившись в землю. Вскоре, однако, он поднял голову и поглядел на меня.

— А как же ты без газетки, приятель, — сказал он после беглого осмотра.

— Что? Да-да — газеты у меня нет, — произнес я. В руках он держал газету. Он вынул вкладыш и дал его мне со словами:

— Можешь взять.

Я взял газетный лист, сложил его и продолжал стоять, в ожидании чего-то «непонятного. Теперь я заметил, что газеты были у всех. Вся очередь чего-то ждала, зажав их под мышкой.

Человек, стоявший первым в очереди, разложил несколько газетных листов на камнях перед собой. Белый квадрат резко выделялся в темноте.

Неожиданно дверь, отделенная от этого квадрата двумя каменными ступеньками, открылась. Очередь пришла в движение; пассивное ожидание сменилось возбуждением, словно у всех появилась какая-то цель. Продвинувшись немного вперед, очередь распалась и обступила разостланные на земле газеты.

На пороге открывшейся двери показался человек в грязном белом переднике. Он нес на плече помойное ведро, придерживая его обнаженными выше локтя руками. Ведро было так набито всякого рода отбросами, что крышка съехала набок.

— Отойдите, — сказал человек в переднике.

Ведро было тяжелым. Оп наклонил его и вывалил на разложенные газеты объедки, накопившиеся за день.

Из этих остатков пищи образовался неровный холмик, обведенный по краю коричневой жижей — у меня на глазах он уменьшился в объеме и стал расползаться по газетному квадрату.

— Вот вам, — сказал человек в переднике.

Он скрылся за дверью, унося пустое ведро.

Теперь взялся за дело тот, кто стоял в очереди первым. Он был сед и производил впечатление человека бывалого.