Но когда я входил в его кабинет с бухгалтерскими книгами, лицо Фулшэма выражало глубокое недовольство.

Отчеты, которые я приносил, показывали убыток на заказах по предложенным им расценкам, и это неизменно раздражало его.

— Ну, что там опять? — хмуро встречал он меня.

Он часто не соглашался с моими цифрами и предпочитал обсуждать значение заказа для фирмы, а не убыток, неизбежный при пониженных ценах.

— Если Картер идет на это, мы тоже пойдем, — заявлял Фулшэм.

Признаться, я подозревал, что соперничавшая с нами фирма Картера тоже работала в убыток, продавая обувь по более низким ценам, чем ее конкуренты, но эта фирма была мощнее нашей и могла позволить себе продавать товар ниже себестоимости «до лучших времен».

Фулшэм упорно цеплялся за эти слова. Они оправдывали его надежды на будущее. Каждый внушительный заказ он рассматривал как конец кризиса и наступление «лучших времен».

Он не терял веры в то, что в один прекрасный день все изменится, и огромные правительственные заказы на сапоги для солдат, которые уже однажды обогатили его, снова посыплются, как из рога изобилия.

— Новая война — вот что нам нужно, — как-то сказал он. — Тогда денег было бы хоть завались. И мы ее дождемся.

Мне казалось невероятным, что существуют люди, готовые радоваться войне; я ее ненавидел. Мысль о богатстве, построенном на страданиях и смерти, вызывала во мне отвращение.

Не обманывало меня и периодическое увеличение заказов. Я видел положение фирмы сквозь призму цифр. Заказы, которые казались Фулшэму спасением, в моих книгах представлялись губительными.

Я понял, что банкротство «Модной обуви» неизбежно еще за год до того, как оно грянуло, и старательно гнал от себя мысль о печальных последствиях, которые принесет мне самому эта катастрофа. Я живо представлял себе, как стою без гроша в кармане на перекрестке улиц, лишенный работы, лишенный машины, привязанный к своей убогой комнате, так как у меня нет денег даже на трамвайный билет.

Когда я впервые понял, что банкротство «Модной обуви» неотвратимо» я поделился своими опасениями с Артуром, и тот неожиданно посоветовал мне взять в аренду доходный дом.

— Тебе надо иметь жилье, из которого тебя не вышвырнут за неплатеж, сказал Артур. — Ведь ты можешь несколько лет просидеть без работы. А так, ешь ты мало, можешь прожить и на десять шиллингов в неделю.

Мысль стать хозяином — пусть даже временным — доходного дома была неприятна. Эта профессия представлялась мне паразитической. Я считал, что хозяин и жильцы обязательно должны быть враждебно настроены друг к другу, как бы они ни старались замаскировать свои чувства. Мне предназначается роль сурового угнетателя, им — затаивших злобу жертв.