Многие считали введение погон возвратом к старому и возмущались этим: «25 лет боролись против золотопогонников, кричали долой золотопогонников, а теперь снова начинают вводить погоны и возвращаемся к старому…»; «25 лет при советской власти мы боролись против старых порядков, а сейчас вводят опять погоны. Наверное, скоро введут и старост, как были раньше, а потом помещиков и капиталистов…»; «А может быть, с введением погонов вскоре на них вскочит и орел». Любопытно, что наиболее резкое высказывание принадлежит политруку, служившему в заградительном батальоне: «Опять хотят сделать старый строй и фашистскую армию, т. к. погоны носят фашисты. Вот скоро нацепят погоны, и будешь вечным солдатом…»

Однако недоумение и скептицизм постепенно вытеснялись, уступая место самоуважению. Ироничный одессит, военный переводчик старший лейтенант Борис Сурис записывает в дневнике в марте 1943 года: «Наши нацепляют погоны, в штабе вызвездило, аж глазам больно. Кое на ком погоны сидят как ермолка на свинье, но вообще зрелище внушительное и солидное».

Возможно, наибольшее впечатление введение погон в Красной армии произвело на эмигрантов – тех самых «золотопогонников», которых за эти погоны убивали во время Гражданской войны. Руководитель Объединения русских воинских союзов, в прошлом близкий соратник генерала Врангеля генерал-майор Алексей фон Лампе 14 марта 1943 года писал потомственному офицеру, полковнику Российской императорской армии, в годы изгнания – майору чехословацкой армии Соломону Гегелашвили: «Во имя чего за один признак погон лилась кровь, если теперь они вернулись совершенно в прежнем виде».

Дрейф в сторону имперских форм был наиболее нагляден в армии, но коснулся не только ее. В том же 1943 году (война войной, но, видимо, очень был велик зуд контрреформаторства) ввели классные чины для прокурорско-следственных работников органов прокуратуры. В отличие от Табели о рангах, их было одиннадцать: от младшего юриста до действительного государственного советника юстиции. Зато для руководящего состава железных дорог указом «О введении персональных званий и новых знаков различия для личного состава железнодорожного транспорта» было установлено аж семнадцать персональных званий. Подобно военным, железнодорожное «офицерство» делилось на высший, старший, средний и младший начальствующий состав. На вершине пирамиды находился генерал-директор путей сообщения, должность, видимо, эквивалентная маршальской, затем шли вице-генерал директора путей сообщения 1‐го и 2‐го рангов, после чего еще три генеральских класса, к примеру, генерал-директора движения 1–3‐го рангов и далее вниз по служебной лестнице. Составители железнодорожной табели о рангах, очевидно, не замечали комичности названий некоторых званий, вроде «генерал-директора тяги». И для прокурорских работников, и для железнодорожников была предусмотрена особая форма. Для остальных министерств и ведомств персональные звания и форма были введены уже после войны.