Вторая строфа заставляет вспомнить программное стихотворение Баратынского «Мой дар убог, и голос мой не громок…»:

Тихая мощь Слуцкого – это то же «голос мой не громок» Баратынского, а читатель, обрести которого Баратынский мечтает в потомстве, – это «знаток» Слуцкого. Слуцкий деромантизирует утверждение Баратынского. Его «знаток» – не большого ума, а кроме того, постигает не разумом, но душой, заставляя вспомнить центральный образ Баратынского. При этом интертекстуальный проект Слуцкого отнюдь не сводится к снижению романтического накала стиха его предшественника. Баратынский был одним из любимых поэтов Слуцкого, в котором тот, безусловно, «нашел друга» [Соловьев 2007: 373][316]. Друг Баратынского в поколенье, Пушкин, дал точное определение его особому месту в русской поэзии: «Он шел своею дорогой один и независим»; «Он у нас оригинален – ибо мыслит». Его рационализм и философское начало созвучны представлениям Слуцкого о поэзии. Он связывает свое «срóдство» (парономастическую вариацию «сходства») с пониманием Пушкиным отличия Баратынского от других, помещая все это в рамки собственной комплексной реконструкции своеобычности Пушкина[317]. Тем самым он «развешивает портреты» Пушкина и других представителей его «разрозненной плеяды» (пользуясь определением Баратынского)[318]. Они «блистают», «сверкают» и «усмехаются», читая стихи этого чужого «монаха».

Примечательно, что Слуцкий обращает особое внимание на биологические приметы Пушкина: глаза, курчавые волосы, маленький рост и походку. Именно они формируют его психологический портрет через парономастическую связь между «походкой» и «повадкой»; а походка для Слуцкого, как помним из «Слепцов», – исторический и экзистенциальный маркер. Кроме того, в чертах Пушкина просматривается его африканская родословная[319]. Как отмечает Дж. Т. Шоу, «нет свидетельств о том, что наличие у Пушкина чернокожего предка помешало его карьере русского литератора»[320]. В то же время именно этот факт лежал в основе нападок Булгарина. Более того, Пушкин понимал, что в глазах других его внешняя непривлекательность – следствие наличия у него африканской крови; именно поэтому он говорит о себе: «Потомок негров безобразный». Притом, вопреки самокритичным заявлениям, он постоянно вспоминает о своем африканском происхождении (это отмечено в «Юбилейном» Маяковского). Надо сказать, что ощущение собственного несовершенства было при нем постоянно. Как напоминает Д. Бетеа,

…Пушкин – не монументальный, не романтический… был: – маленьким, безобразным, смахивавшим на обезьяну; – побегом пришедшего в упадок старинного дворянского рода, последние представители которого (отец, дядя) отличились несколькими умелыми литературными поделками, но в остальном были мало примечательны;… – политически неблагонадежен и повсюду сопровождаем запашком скандала; – замучен долгами и заботами о том, как содержать семью и “соблюдать приличия” в тени назойливых кредиторов; – горд своими произведениями, но как литературный символ и представитель поэтической культуры (история не стоит на месте!) быстро выходил из моды…» [Бетеа 2003: 35–36].